Самая страшная книга 2015

Кожин Олег Игоревич

* * *

Сашка уже не всхлипывала, а плакала навзрыд. Я же скептически смотрел на пучки трав, которые калека раскладывал на письменном столе.

– Это лекарство? – спросил я.

– Можно сказать и так, – уклончиво ответил он.

– А что это на самом деле?

– А на самом деле это то, что поможет вам перейти к жезтырнак.

– Что-что сделать?

– Перейти к ней, – терпеливо повторил он.

– Мне?

– А больше некому.

– А вы?

– Во-первых, я не шаман.

– Но к вам ходят духи! И этот…

как его… лысый Таз!

– Потому что им больше не к кому ходить! Потому что половина шаманов – самозванцы, шарлатаны, жулики, собравшие свой костюм из тряпок с ближайшей барахолки, а свои молитвы – из огрызков слов, значений которых они не понимают, да и нет уже давно этих значений! Они приходят ко мне, потому что им больше не к кому прийти!

Профессор поджег пучки. В комнате потянуло терпким, но сладковатым запахом.

– А какие-то еще варианты есть? – спросил я, наблюдая за дымом и чувствуя, как у меня слипаются глаза.

– Есть, – кивнул он.

– Какие?

– Отвезти вашу племянницу в больницу.

– И?

– И думать, как объяснить родителям ее смерть.

Реальность начала плыть.

Его голос доносился до меня откуда-то издалека, как через плотное полотно.

– Но вы же меня оттуда заберете?

– Как-нибудь да извлеку, – уклончиво ответил он.

– Это как понимать?

– Так, что, может быть, вы явитесь сюда по кусочкам.

– А потом вы меня соберете, польете живой водой, и я оживу? – попытался пошутить я. Что мне еще оставалось?

– Нет, – серьезно ответил он. – Это сказки.

А потом щелкнула вспышка фотоаппарата.

И меня поглотила темнота.

* * *

Я открыл глаза.

Передо мной была стена в квартире профессора – кусок обоев и застекленный шкаф с книгами.

Я повернулся.

Передо мной снова была та же стена.

Кусок обоев и застекленный шкаф с книгами.

Я несколько раз провернулся вокруг своей оси, но ничего не менялось.

Кусок обоев и застекленный шкаф с книгами.

Я провернулся еще раз.

И столкнулся лицом к лицу с женщиной.

Ее латунный нос тускло поблескивал.

– Привет, – сказал я ей.

Она смотрела на меня, наклонив голову – точь-в-точь как тот мальчик, таз… как его звали?

– Не надо, – сказал я.

Она молча продолжала смотреть на меня.

А потом она открыла рот.

И закричала.

Я успел зажать уши руками, но даже так меня скрутило болью вплоть до желудка.

Я упал на колени.

Я не слышал ничего, но чувствовал, как на меня осыпаются осколки стекол из шкафа, вспучиваются обои.

Когда я поднял голову, ее уже не было.

Только что-то колыхалось там, где-то внутри – где-то в глубине куска обоев и застекленного шкафа с книгами.

Я протянул руку.

И прошел сквозь.

Я шел сквозь долго, бесконечно долго, узнавая куски своей квартиры: тумбочка, телефон, шкаф… шкаф, тумбочка, телефон… и мозаика, рассыпанная и собранная в произвольном порядке.

А потом снова

вышел сквозь.

И тут на меня навалился запах. Точнее, даже вонь. Отвратительная, ужасная вонь, равной которой мне еще не попадалось. Это была дичайшая смесь гнили, разложения и гноя, которая проникала через нос и растекалась липкой влагой в желудке.

Несколько длинных, невероятно длинных теней стояли и наблюдали за мной.

– Эй! – крикнул я. – Я ищу желтыр… жел… Женщину с собакой!

Они продолжали молчать.

– Я не хочу причинить ей зла… – пробормотал я, впрочем понимая, как это глупо выглядит. Чем я, человек, мог навредить им, духам (или кто это там были они), – да еще и на их территории? Скорее уж, я должен молить их, чтобы они пропустили меня. – Я могу пройти? – спросил я, пытаясь придать голосу твердость.

Они молчали.

– Я хочу пройти.

Молчание.

– Я должен пройти.

Они не шевелились.

«Может быть, они глухие?» – мелькнуло у меня в голове. Почему бы не допустить такую возможность? Может, они не могут понять, что мне надо, потому что не могут понять, что я делаю.

Я медленно сделал шаг вперед.

Тени не шевелились.

Я сделал еще шаг.

Ничего.

Я украдкой – но тем не менее глубоко – вздохнул и пошел, пытаясь придать своей походке уверенность. Я вспомнил старый совет, данный мне когда-то в детстве: не показывай собаке, что ты ее боишься. Псы чуют страх; так, может, и эти… существа… могут его чуять.

Меня никто не преследовал.

А я не оглядывался.

Я шел через лабиринты, из стен которых тянулись руки, через улицы городов, из подворотен которых за мной наблюдали тени, через лес, на ветках которых качались желтые глаза…

Я шел и шел все время сквозь, не оглядываясь.

И даже не смотря вперед.

Просто шел.

Пока не понял, что все закончилось – и «сквозь» больше нет.

Это был какой-то хаос, нагромождение.

Уродливейшее порождение воспаленного рассудка.

Видимо, это были обрывки представлений о том, как выглядит наш мир, и попытки вписать его в мир свой, существовавший когда-то и теперь исчезающий без следа.

А посредине всего этого стояла она.

И держала на руках поскуливавшего Сашкиным голосом пса.

Она была красива. Она была бесспорно красива – и я даже не мог понять чем, как, почему и с чего я вообще в этот момент мог думать о красоте, и тем более о ее красоте. Я даже не мог бы сказать, сколько ей лет; иногда мне казалось, что она совсем юна, а иногда, что уже вступила в пору бальзаковского возраста. Черты лица ее подрагивали и неуловимо менялись – и в этот же самый миг я чувствовал, как что-то щекочет меня в висках, под кожей. Неужели она пытается понять, какие женщины мне нравятся (мелькнуло в голове), чтобы подобрать подходящий облик? Но зачем? Или же она это делает безотчетно, повинуясь инстинкту – или что там вместо него у… у таких, как она?