Самая страшная книга. Лучшее (сборник)
Шрифт:
Аськино тело теперь было как море, переменчивое и зыбкое, в котором плавали и время от времени выходили на поверхность разные существа. И не все они были людьми.
Андрей боялся смотреть в ее глаза. И дотрагиваться до нее. Потому что любое прикосновение, взгляд или слово могли вызвать из этой морской глубины кого угодно.
В пансионат они, конечно, не вернулись. Аське туда было нельзя. Тем более, такой. Да и Андрею, наверное, тоже.
Он попросился
– В пансионат возвращаться не хочется, – объяснил он, – а до поезда еще две недели. Я заплачу.
– Платить не надо. По хозяйству лучше чего помоги, – ответила та, оглядев быстрым взглядом Андрея и маячившую в глубине комнаты девушку. – А тут у меня как раз домик для постояльцев. Раньше, знаешь, многие сдавали. В этой комнате у нас в Первое наводнение родители Христо жили. Потонули они, знаешь? А мальчонку Костя вытащил. Христо еще маленький был, поди, не помнит. Ну, живите, сколько надо.
Сначала Андрей пытался пересилить себя. Сделать вид, что все в порядке. Жить так, будто Аська прежняя.
Наверное, он надеялся, что так можно будет когда-нибудь, со временем, вернуть ее назад. Иногда ему казалось, что получается. Преодолевая ужас, он прижимал ее к себе, когда она бормотала незнакомым бесцветным голосом: «Холодно». Ее кожа теперь всегда была прохладной, как мрамор, а волосы влажными и пахли водорослями. На шее висело ожерелье из ракушек, которые больно кололись, когда Андрей пытался ее обнять. Снять его Аська отказывалась наотрез. Сперва она вроде бы даже согревалась, когда он долго держал ее в руках, поглаживая худую спину, узнавая наощупь острые лопатки, родинку на плече, гладкие и круглые, как низанные на нитку жемчужины, позвонки. Аська расслаблялась, оттаивала, бормотала сонно и нежно, щекоча дыханием шею – совершенно как раньше:
– Андрюша…
В такие редкие минуты он верил, что все еще будет хорошо.
Но через некоторое время прежняя Аська опять исчезала. Снова тонула в своем море. Как один раз наяву, и много – в кошмарных снах, уходила в далекую темно-зеленую глубину и Андрей никак не мог ее остановить или догнать. И опять терял ее навсегда. Снова и снова.
А однажды вместо чернильных нечеловеческих глаз на него взглянули светло-карие. Андрей, застыв от ужаса, сразу же их узнал.
– Дяденька, пусти меня, – пробормотал тоненький Аленкин голос. – Я хочу домой.
Андрей молчал, оцепенев под доверчивым и ласковым взглядом девочки, которую убил. Он не знал, что делать.
– Пусти меня, – тихо, почти совсем безнадежно попросила она. – Мне тут плохо, – она помолчала и добавила жалостливо: – И тебе.
С трудом преодолев судорогу в горле, он сипло сказал:
– Иди.
Она улыбнулась – Аленкиными глазами и Аськиной улыбкой, и благодарно кивнула. Поднялась на цыпочки, поцеловала его в лоб. И Андрей увидел близко-близко теперь
– Я люблю тебя, Андрюша, – сказала она совершенно прежним, своим голосом.
А потом отвела его руки и отступила в сторону.
Он зажмурился, чтобы не видеть, как она уходит.
Ожерелье из ракушек она оставила на подушке. От него пахло морем, водорослями и немного, еле уловимо – прежним цветочным запахом Аськиных волос и кожи.
Андрей проснулся, будто вынырнул из глубины на поверхность. Как будто Христо только что вытащил его из моря. Закашлялся, задыхаясь и жадно хватая воздух.
Огляделся. Комната в гостевом домике Ксаны. Знакомый беленый потолок с трещиной посередине, стены, завешанные цветастыми ковриками. Тикают старые ходики на комоде, укрытом кружевной скатертью. И никого нет, кроме самого Андрея.
На дворе Ксана, подобрав цветастые широкие юбки, сыпала квохчущим курам зерно и кричала грозным басом:
– Христо, бездельник, чтоб тебе повылазило! Ты уже почистил рыб?
«Я уже это слышал», – удивленно подумал Андрей.
– А, – увидела его Ксана. – Утопленник наш. Ну, чиво? Проспался? Блинов-то будешь? Ишо горячие.
«Сон, – понял Андрей. – Просто кошмарный сон».
– Спасибо, – сказал он, улыбаясь. – Буду. Ксана, а можно… Можно, я тут поживу немного. В пансионат мне возвращаться не хочется, а до поезда еще две недели. Я заплачу.
– Мы ведь уже с тобой договаривались насчет платы, – удивилась Ксана.
– Что?!
Андрей метнулся обратно в дом. Бросился к кровати.
Ожерелье из ракушек лежало под подушкой.
Медленно, с ожерельем в руках, он вышел во двор. Ксана пристально смотрела на него.
– Это был не сон? – хрипло спросил Андрей.
– А кто ж его знает, – пожала широкими плечами Ксана, серьги качнулись, отбрасывая солнечные зайчики на ее щеки. – Сейчас тут, касатик, не всегда разберешь, где сон, а где нет. – Усмехнулась, блеснув белыми зубами, добавила: – Где смерть, а где жизнь.
Андрей молчал, неподвижно глядя на нитку ракушек в своих руках.
– А пойдем-ка со мной, – сказала вдруг Ксана резко. Выпустила юбку, отряхнула руки. Зерно и хлебные крошки кучей высыпались на землю из подола. Куры, восторженно квохча, кинулись на нежданную добычу.
– А вот это Машута, – сказала Ксана, ласково похлопывая по жестяному боку пузатую пучеглазую красно-желтую рыбу. – Хорошая баба была. У ней все росло в саду, как на дрожжах. Мне в земле копаться некогда, я всегда у Машуты помидоры покупала и ягоды. Таких вкусных ни у кого не было. Умела она чего-то такое с цветами и деревьями. Слово волшебное знала, что ли. Как мой Костя с железками своими.
Рыба вдруг дрогнула, со скрежетом приоткрыла железные веки и посмотрела на Ксану.