Самая страшная книга. Лучшее (сборник)
Шрифт:
– Привет, Машута, – сказала та.
Андрей содрогнулся.
– А вона там, глянь, видишь, медуза жирная? Морда у ей еще такая противная. Это Капитоныч, гадина. Медузой был, медузой и стал, сволочь. Скольким из наших, местных, он гадостей сделал, не перечесть. Доносы строчил. Говорят, притопили его не просто, а еще и по этому делу. Он у меня, кстати, единственный, кого я специально сюда. Я, ведь, касатик, не понимала сперва, что творю-то. А как поняла – все, больше ни-ни. Только вот его, гадину. А ты глазами-то не лупай на меня, сволочь, а то я тебе
Медуза вздрогнула всем телом, обтянутым мятой парусиной и поспешно прикрыла веки.
– Так-то, – одобрила Ксана.
– А… Аленка? – спросил Андрей, с ужасом оглядывая остальных обитателей чудовищной морской карусели.
– Аленка? – удивилась Ксана. – Нет, ее тут нету. Она уже после. Мать ее ко мне ходила, дура. Слышала она, мол, про меня, что я умею. Просила, мол, верни доченьку хоть какую, только верни. Вон как ты меня давеча, – криво усмехнулась она.
– Это вы мне так предлагали Аську вернуть? – хрипло спросил он, указывая задеревеневшей рукой на карусель.
– Я – тебе? Окстись, касатик. Это ты меня просил, помнишь?
– Я не знал, что…
– Вона и я не знала. Я ведь как ты, касатик, о том же просила. Я что угодно была готова сделать, чтобы мой Костя вернулся.
– Я не буду убивать, – быстро перебил ее Андрей. – Даже ради этого я не буду. Ни Аленку, ни кого-то еще. Я ведь, – он запнулся, – я ведь не убил ее на самом деле?
Ксана хмыкнула.
– Я ведь тебе говорила, касатик, сейчас толком и не разберешь, где тут на самом деле.
Опершись на руку Андрея, она тяжело спрыгнула с карусели.
Махнула рукой в сторону:
– А вона там, видишь, аттракцион с плавающими рыбами. Костя мой больше всего его любил. Я теперь туда не хожу. Христо за ним смотрит. Не могу. Сперва, когда он вернулся-то, Костя, я все время там с ним сидела. Разговаривала, плакала. Я ведь, знаешь, сначала думала, как та дура, Аленкина мать, пусть хоть как вернется. Только бы был. А потом поняла, что натворила. Ты представляешь, касатик, им-то каково – там? Каково живому человеку в железной рыбе, которой всего движения – хвостом пошевелить и по рельсам круг проехать. Один и тот же круг. День за днем. А? Я сперва думала – пусть просто стоит. А потом поняла, что так ему еще больше тоска. Пусть хоть покатается и детишки опять же каждый день разные. Вот и развлечение.
Ксана смотрела в сторону аттракциона с рыбами, и по ее лицу катились слезы. Андрей растерянно молчал.
– Это Косте моему, – еле слышно сказала она через некоторое время. – Косте, который каждую минуту не мог спокойно сидеть, все что-то придумывал новое или мастерил. Что же я сделала с ним… Что же я со всеми ними сделала… Если бы я только могла их обратно отпустить…
Она махнула рукой, и, забыв про Андрея, быстро пошла прочь, вздрагивая от сдерживаемых рыданий.
Приближалась дата, отмеченная у Андрея на обратном билете. Только теперь ему было некуда возвращаться. Точнее – не к кому.
В любом случае, здесь у него
– И что, думаешь, получится? – засомневалась Ксана, хотя ей самой и очень хотелось поверить.
– У меня ведь получилось. Понимаешь, я думаю, в основном мы сами это придумываем. Рецепты – как просить то, что не умеем сами. А когда получаем ответ, не умеем верно понять его и использовать полученные дары. Если это вообще дары.
– Я не просила, чтобы Костя вернулся так, – хмуро сказала Ксана.
– Вторая проблема в том, что нас тоже, наверное, не понимают. Слишком разный масштаб, чтобы говорить на равных. Это как рыбы и люди. Кто станет говорить с рыбой?
– Я говорила, – усмехнулась Ксана.
– Ты говорила с человеком. Который был заперт внутри рыбы. Это как раз пример того, о чем я. Потому что в этом раскладе мы – рыбы. Мы считаем, что плаваем в море, но неизвестно, как видят это море Они. Аквариумом, или садком для разведения карпов, или бассейном, который надо почистить от ненужной живности. И тогда хлебные крошки, которые падают к нам, – или лакомство, или наживка, или отрава. Или просто крошки, которые кто-то стряхнул со стола. Но для себя мы сами определяем цену этим крошкам. И их назначение.
Как посоветовал Андрей, Ксана сняла с каждой морской твари по железной чешуйке. Возле медузы задумалась. Пробормотала:
– А не оставить ли тебя, поганец?
Но потом сжалилась, отстригла от бахромы кусочек крашеной парусины.
К морю они пошли с Андреем вместе.
Подобрав подол, Ксана зашла в воду по колено и медленно, по одной, выпустила все чешуйки в море. Железные, они должны были сразу утонуть, но какое-то время почему-то держались на поверхности, качаясь на волнах и уплывая все дальше от берега. Ксана долго смотрела на них, прищурившись и смаргивая подступающие слезы. Потом выбралась на сушу, подошла к Андрею. Спросила:
– Как думаешь, получилось?
– Если ты смогла их отпустить.
– А ты?
– То ожерелье, из ракушек… Оно сначала не хотело уплывать. Как будто просило – возьми меня обратно. На память. А потом его унесло волной. И я его больше не видел. И она… она с тех пор не приходит ко мне по ночам. Совсем.
Ксана помолчала. Потом вдруг сказала тихо:
– А говорил – любишь.
– Что?
– Говорил, жизнь за нее готов отдать.
– Свою – готов, – хмуро ответил Андрей.
– Да? – Ксана покосилась на него, насмешливо выгнув бровь.
– А чужую – нет. Я не могу отдать то, что не мое. Потому что это будет уже не жертва, а убийство.
Ксана хмыкнула. Стянула косынку, выпустила на волю косы, подставила лицо ветру. Прищурилась и спокойно сказала:
– А я бы убила за своего Костю. Кого угодно убила бы за него. Вот хоть тебя, молодого-красивого, – она усмехнулась, блеснув белыми зубами, и бросила быстрый взгляд на Андрея. Он вздрогнул и с трудом заставил себя не отвести глаза, потому что понял – не врет.