Самоцветные горы
Шрифт:
Вожак не спеша поднялся и с глухим утробным ворчанием пошёл на Шаршаву. Пошёл вроде не торопясь, но кузнец понял: сейчас прыгнет. Будь на месте Шаршавы любой венн из рода Серого Пса, лютый зверь давно бы вилял хвостом, изнемогая от счастья. А то бы и кость свою приволок в подарок новому другу. Будь кузнец просто человеком, досконально изведавшим все пёсьи повадки, вожак опять-таки давно сам ушёл бы прочь со двора, смутившись либо просто устав вотще нападать на непонятного и странно неуязвимого супротивника… Увы, человек не может обладать всеми качествами одновременно, каждый молодец и умелец в каком-то одном деле, которое избрал для себя. И Шаршава поступил просто как очень решительный и сильный мужчина. Пёс взвился, распахивая бездонную пасть… Кузнец успел принять его на левую руку, худо-бедно защищённую плотной, от дождя, кожаной курткой. Зубищи сомкнулись, шутя вспоров толстую кожу, рука сразу отнялась
…Позвонки вожака сухо и отчётливо хрустнули. Голова с остановившимися глазами неестественно запрокинулась на сломанной шее, пасть обмякла, и Шаршава стряхнул наземь тяжело обвисшее тело. Онемение в руке отпустило, но на смену ему начала разрастаться тяжёлая бьющаяся боль, а рукав принялся быстро намокать и темнеть. Это, впрочем, могло подождать. Кузнец шагнул мимо дохлой собаки и здоровой рукой обнял бледную трясущуюся Эрминтар:
– Пойдём, что ли, сестрёнка.
Первым заметил случившееся пронырливый внучек старейшины Хряпы, выглянувший зачем-то из дому. Он сразу рассказал деду, и набольший пришёл в ужас, но потом подумал как следует – и испытал немалое облегчение. Не то чтобы ему уж так не нравились венны. Он был на них зол за собственную оплошность, но и только. А вот то, что теперь псиглавцы наверняка снарядятся в погоню, а значит, хоть на время оставят в покое деревню, – это поистине дорогого стоило. Не жаль даже поплатиться полезной рабыней, какой была хромоногая…
Правда, немедля погнаться за веннами у наёмников не получилось. Псы быстро смекнули, что остались без главенства, и тут же передрались. Чуть ли не каждый желал занять место убитого, и далеко не все суки ожидали исхода, отсиживаясь в сторонке: три или четыре тоже дрались за первенство, и даже свирепее, чем кобели. Хозяева не пытались никого унимать. Всю ночь в деревне Парусного Ската продолжалась чудовищная грызня, рядом с трупом вожака легло ещё два, многие оказались нешуточно искалечены, и их недрогнувшими руками добили сами псиглавцы.
Но зато теперь в стае опять был вожак. Такой же честолюбивый и сильный, как прежний, только моложе.
И многим показалось, будто ржаво-бурые полосы на лапах молодого кобеля в одночасье сделались ярче.
Эврих не без содрогания ожидал, как что будет, но всё произошло, пожалуй, даже с пугающей обыденностью.
– Ты просил показать место, где меня купил Ксоо Тарким, – сказал Волкодав. – Вот оно.
Могучие и немыслимо древние леса северного Саккарема успели остаться далеко позади, кругом расстилались кустарниковые пустоши, порождённые холодными сухими ветрами, постоянно дувшими с гор. Место же, которое Волкодав указал Эвриху, не являло собой ничего примечательного. Это даже не был перекрёсток дорог, заслуживавший такого названия. Просто узенькая – небольшой тележке проехать – тропка, не то вливавшаяся в невольничий большак, не то ответвлявшаяся прочь. Чтобы двадцать лет спустя узнать подобное место, оно должно быть врезано в память не иначе как калёным железом. Или, по крайней мере, кандальным железом, которое в общем-то ничем калёному не уступит…
Небо оставалось всё таким же мутным, пепельно-голубым, и с северо-восточной стороны в нём уже проступали белёсые мазки горных вершин. Эвриху показалось очень закономерным, что совсем рядом с памятным местом, у не до конца высохшего озерка, расположился на отдых рабский караван. Пасущиеся лошади, среди которых выделялась пегая красавица кобыла. Повозка с добротным кожаным верхом, где сохранялись припасы и, вероятно, ехал кое-кто из рабов, нуждавшийся в сбережении от тягот дороги. Костерки, небольшая палатка для господина…
И кучка пропылённых людей, расположившихся позади повозки, вдоль уложенной наземь длинной и толстой цепи.
При виде подъехавших поднялись на ноги не только надсмотрщики, но и – неожиданно – кое-кто из невольников.
– Наставник, Наставник, я здесь!.. – сорвался отчаянный молодой голос.
В сторону кричавшего, держа наготове палку и негромко ругаясь, сразу пошёл старший надсмотрщик – могучий седоволосый мужик, выглядевший неутомимым в движениях. Не дошёл: крупный серый конь, слегка высланный седоком, оттёр его в сторону.
– Не стоит бить этого человека, почтенный, – глядя сверху вниз на постаревшего, но как прежде крепкого Харгелла, сказал Волкодав. – Я привёз
В стране веннов наступила осень, а с нею – свадьбы и ярмарки. И случилось так, что на весёлом и шумном торгу женщине из рода Пятнистых Оленей, с самой весны сильно горевавшей об ослушнице дочери, приглянулась связочка копчёных кур, выложенных на лоток почтенной полнотелой Зайчихой.
Да не сами курочки привлекли взгляд. Померещилось нечто знакомое в узлах плетения сеточек, куда румяные тушки были заключены…
– Скажи, сестрица милая… – начала было Оленуха, однако совсем рядом послышался горестный плач, и обе женщины обернулись. Поблизости от них стоял племянник доброй Зайчихи, ученик кузнеца. Смущённый парень держал в руках кованый светец в виде еловой веточки с шишками и не хотел отпускать, но приходилось: заливаясь слезами, вещицу тянула к себе, прижимала к груди женщина из рода Щегла.
И надо ли упоминать, что чуть позже одна из трёх выставила кувшин горького пива, другая принесла пирожков, третья разломила, угощая, тех самых кур, – и новые сестры, породнённые своевольными чадами, до позднего утра сидели все вместе, и наговориться не могли о своих детях.
Шла девчонка по лесу морозной зимой.Из гостей возвращалась на лыжах домой.И всего-то идти оставалось версту –Да попался навстречу косматый шатун.Отощалый, забывший о вкусе добыч…Неожиданно встретивший лёгкую дичь…Тут беги не беги – пропадёшь всё равно:Разорвёт и сожрёт под корявой сосной.Обомлела девчонка, закрыла глаза…Оттого и не сразу приметила пса.И откуда он там появился, тот пёс?Может, вовсе с небес? Или из-за берёз?Он мохнатой стрелой перепрыгнул сугроб!Людоеда-медведя отбросил и сгрёб!..Под покровом лесным, у девчонкиных ногПо кровавой поляне катался клубок.Две железные пасти роняли слюну:Посильнее схватить!.. Побольнее рвануть!..Эхо грозного рыка дробилось вдали.Когти шкуру пороли и воздух секли,Оставляя следы на древесной коре…Только смерть прервала поединок зверей.Потревоженный иней с ветвей облетал.Морщил морду медвежью застывший оскал.Невозможной победе всю душу отдав,Чуть живой распластался в снегу волкодав..И тогда-то, заслышав о помощи крик,Появился из леса охотник-старик.Оглядевшись, качнул он седой головой:“Век живу, а подобное вижу впервой!Ну и пёс!.. Это ж надо – свалил шатуна!Да подобных собак на сто тысяч одна!Но сумеет ли жить – вот чего не пойму…Ты ли, внученька, будешь хозяйка ему?”Вот вам первый исход. “Нет, – сказала она. –Не видала его я до этого дня…”И охотник со вздохом промолвил: “Ну что ж…”И из ножен достал остро вспыхнувший нож…А второй не чета был такому исход.“Мой! – она закричала, бросаясь вперёд. –Коль сумел заступиться – отныне он мой!Помоги отнести его, старче, домой!”А теперь отвечай, правоверный народ:Сообразнее с жизнью который исход?7. Оборотень, оборотень, серая шёрстка…
Его звали Гвалиором, и когда-то он думал, что его служба здесь должна была вот-вот завершиться. Он копил на свадьбу, без конца подсчитывал свои сбережения и прикидывал, сколько ему ещё остаётся. Сперва годы, потом месяцы, потом чуть ли не вовсе седмицы… И вдруг настал день, когда приехал дядя Харгелл и он получил известие, что в родном Нардаре милостью кониса вышел новый закон о женитьбах. И его девушка, ради которой он пошёл на проклятую, но очень денежную работу в Самоцветные горы, тут же выскочила за другого.