Самодержавие в истории России

Коллектив авторов

После ликвидации зависимости от Орды царский титул все чаще стал применяться к правителям Русского государства, но официальное венчание на царство «великого князя всея Руси» произошло спустя более чем полвека. Таким образом, отмечает А.А. Горский, обретение независимости было далеко не последним шагом в процессе формирования представлений о царском достоинстве московских князей. Более того, в массовом сознании царское достоинство Ивана IV связывалось, по-видимому, не столько с актом венчания в 1547 г., сколько с покорением в 1552 г. Казанского ханства («царства»). В этом, пишет исследователь, отобразилось распространенное в средневековой литературе представление о том, что царем можно стать лишь в результате завоевания «царства» (2,

с. 30).

В закреплении за московскими великими князьями титула «царь» обычно видят синтез двух традиций: в семиотическом плане российский царь наследует византийскому императору, в территориально-политическом – хану Золотой Орды. Так, по мнению И.П. Ермолаева, Московское государство явилось политическим преемником Золотой Орды, а первые русские цари смотрели на себя как на наследников монгольских ханов. Отсюда, пишет он, понятно их упорное стремление к присоединению осколков этой державы – Казанского, Астраханского, Сибирского ханств, Ногайской орды. Исходя из традиций феодальной политической иерархии, они как первые (старшие) вассалы золотоордынского хана рассматривали себя в качестве законных преемников распавшейся империи (3, с. 304).

Однако, по мнению А.А. Горского, ведущую роль в обосновании легитимности царского титула у московского великого князя сыграло все-таки утвердившееся к началу XVI в. представление о том, что царским достоинством обладали еще правители Киевской Руси. В сложившемся тогда «Сказании о князьях Владимирских», во-первых, проводится мысль о происхождении Рюриковичей от «сродника» римского императора («царя») Августа, во-вторых, утверждается, что Владимир Мономах получил царские регалии от византийского императора. Таким образом, оформляются представления о «царском» происхождении московских князей и о наследовании царского достоинства и титула из Византии в глубокой древности. Отсюда следовало, что «русское царство» древнее «татарского царства» и, соответственно, стоит выше его. В политическом аспекте утверждение царского титула было связано в первую очередь с противостоянием Орде и ее наследникам (1, с 331–332; 2, с. 31–32).

Централизация России не была вызвана только внешними факторами, а была обусловлена целым комплексом причин социально-экономического развития страны, отмечают В.Б. Кобрин и А.Л. Юрганов. Однако ход централизации опережал созревание ее предпосылок: наметившиеся тенденции развития (рост крупной феодальной собственности, экономические связи между землями) не были достаточны для объединения разрозненных княжеств под властью единого государя. И лишь конфронтация с Ордой ускорила этот процесс. Необходимость форсированной централизации в условиях постоянной военной опасности неизбежно придавала деспотические черты центральной власти, выступавшей организатором отпора противнику. В результате оказался возможным только тот вариант развития, который исключал закрепление прав и привилегий за господствующим классом, и к концу XV в. существовавшие прежде в среде элиты и между ней и великим князем отношения вассалитета (вассал – сюзерен) были вытеснены отношениями подданства (6, с. 58).

Созданное в конце XV – начале XVI в. государство приобрело и по существу, и в сознании современников характер «личной» вотчины великого князя. Истоки такого представления о государстве коренятся в специфике удельного порядка, который, как отмечает А.Л. Юрганов, зарождается с того момента, когда княжеская волость усваивает себе юридический характер частной вотчины привилегированного землевладельца. Таким образом, удел – это привилегированное владение (вотчина), владелец которого соединяет в своем лице государя и (верховного) собственника земли и передает ее по наследству (20, с. 93, 95).

Формирование политической власти на вотчинной основе в силу недостаточной разграниченности частного и публичного (государственного) права, по мнению И.П. Ермолаева, приводит к тому, что сама власть воспринимается как частная собственность,

а государство – как личная вотчина. И если Иван Калита в духовной грамоте (1340) называет своей вотчиной Московское княжество, то менее чем через 50 лет его внук Дмитрий Донской в 1389 г. определяет как вотчину уже не только Московское княжество, но и великокняжеский титул как таковой (3, с. 300). Само стремление московских государей превратить великокняжеский титул в царский, полагает исследователь, теснейшим образом связано с представлением о вотчинной сущности публичной власти, а это, в свою очередь, позволяло трактовать отношения подданства как отношения «государь – холопы» (3, с. 304; 6, с. 58).

Монгольское нашествие и последующая 250-летняя золотоордынская зависимость, по мнению И.П. Ермолаева, ускорили процесс объединения, но эта зависимость повлияла на формы создающегося политического организма, что в дальнейшем проявилось в особенностях социально-политического строя России (3, с. 305). Так, положение русских князей под властью Орды, отмечают В.Б. Кобрин и А.Л. Юрганов, было близко к вассальному, но формы, в которых проявлялась зависимость, были значительно более суровы и уже напоминали подданство. Внешние формы почтения, которые русские князья были обязаны демонстрировать ордынским ханам, достаточно далеки от западноевропейского оммажа. И реликты этих форм отчасти еще сохранялись даже после ликвидации зависимости, в конце XV – первой половине XVI в., в отношениях с государствами – наследниками Золотой Орды, оказывая воздействие на характер и формы отношений великого князя со своими в прошлом «вольными военными слугами» (6, с. 57).

Практика обозначения себя «холопами» при обращении бояр к великому князю становится обычной в период между 1474 и 1489 гг. и, с точки зрения А.А. Горского, она явно восходит к монгольской политической традиции, где термин «богол» («раб») использовался для обозначения политической зависимости знатного лица от хана. Русским эквивалентом этого монгольского термина (и его тюркского аналога – «кул») являлся «холоп». Соответственно, когда великий князь обрел независимость от ордынского «царя» и сам стал претендовать на царское достоинство, его вассалы в обязательном порядке начали именоваться так, как было принято называть вассалов царя, – «холопами». Безусловно, пишет А.А. Горский, в Московском государстве конца XV – XVI в. степень зависимости знати от монарха стала очень далека от вольной боярской службы XIII–XIV вв. Однако появление обозначения «холоп» при обращении знатных лиц к правителю, по мнению исследователя, имело целью не уничижение знати, а возвышение статуса великого князя, так как приравнивало его к правителям «царского» ранга (1, с. 330–331).

Сформировавшееся в конце XV – первой половине XVI в. российское самодержавие И.П. Ермолаев определяет как политический строй, в основе которого лежит вотчинный принцип управления, что придает ему деспотический характер («деспотическое самодержавие»). Это – «вотчинное государство», которое создается в ответ на политическую (военную, прежде всего) необходимость. Отсюда берет начало активное насаждение поместной (условной) формы землевладения и фактическая ликвидация вотчинных прав на землю боярско-княжеской аристократии (но не самой вотчины, а именно феодальных прав), сближение вотчины с поместьем (придание ей поместной сущности).

В вотчинном государстве, пишет И.П. Ермолаев, нет ни официальных ограничений политической власти, ни законоправия, ни личных свобод. При этом оно может обладать высокоэффективной политической, хозяйственной и военной организацией, основанной на предельно централизованном управлении. Термин «вотчинный режим», являющийся, с точки зрения исследователя, тоталитарной формой диктатуры, лучше всего характеризует тот политический строй, который сложился в России к концу XV в. и определил ее развитие в XVI столетии, а затем трансформировался в автократию XVIII–XIX вв. (3, с. 11, 300).