Самое обыкновенное убийство. Где тебя настигнет смерть? (сборник)
Шрифт:
Они постучали в пятнадцатую квартиру. Я прошел мимо, поднялся на пятый, последний, этаж, снял туфли и тихо спустился обратно до половины – так, чтобы они не заметили. Оттуда я прекрасно все слышал. Вот мама шаркает тапочками, идет к двери. Вот она приоткрыла ее. Часы в кухне тикают. Вот Гарди прошлепала босиком до угла коридора, затаилась там и подслушивает.
– Уоллис Хантер здесь проживает? – Голос копа рокотал, как дальний поезд надземки.
Мама учащенно задышала.
– Вы миссис Хантер? Боюсь, у меня плохие новости, мэм.
– Несчастный случай? Он пострадал?
– Умер, мэм. То есть мы полагаем, что
– Что случилось? – тихо произнесла она, без всякой истерики.
– Разбойное нападение, – ответил другой, тот, что спрашивал меня про квартиру. – Его убили в переулке часа в два ночи и бумажник забрали, поэтому мы только утром сумели установить… Держи ее, Хэнк!
Но Хэнк не успел. Послышался грохот, Гарди заверещала, полицейские зашли внутрь. С башмаками в руке, я тоже сунулся к двери, но она захлопнулась у меня перед носом. Обувшись, я сел на ступеньку и услышал, что сверху спускается мистер Финк, обойщик мебели, живущий над нами. Я подвинулся, пропуская его, но он, конечно, просто так не прошел.
– Ты чего, Эд?
– Ничего. – Я смотрел на перила, где лежала его мясистая, с грязными ногтями рука.
– С работы погнали, что ли?
– Нет. Все в порядке.
– Старик из дому выставил?
– Слушайте, шли бы вы, а? Оставьте меня в покое.
– Как хочешь. Я просто интересуюсь. Ты ведь парень-то неплохой, бросил бы эту пьянь, своего папашу, так…
Я вскочил и бросился вниз, к нему. В тот момент я мог бы убить его. Финк изменился в лице – никогда не видал, чтобы человек так пугался – и исчез. Я снова сел и взялся за голову.
Вскоре дверь нашей квартиры открылась. Я туда не смотрел, но слышал, как они выходят, все четверо. Когда все затихло, я открыл квартиру своим ключом и снова поставил чайник. Засыпал кофе в фильтр и встал у окна, глядя на наш залитый цементом двор.
Жаль, что я так плохо знал папу. Нет, мы нормально ладили, просто теперь я с опозданием понял, что недостаточно знал его. Смотрел на него будто издали и думал, что о многом судил неверно.
Взять хоть его пьянство. Не знаю, почему он так пил, но причина определенно была. Кажется, сейчас, глядя в окно, я начинал ее постигать. Отец был тихий и спьяну тоже не буйствовал: всего несколько раз я видел, как он злится, и тогда отец был трезв.
Сидишь целый день за линотипом, набираешь рекламные листки компании «Эй энд Пи», статьи об асфальтовых покрытиях и объявления церковного совета, а дома тебя встречают поддатая с полудня, нарывающаяся на ссору стерва-жена и падчерица, потенциальная стервочка. Еще сынок, окончивший школу с хорошими отметками и потому полагающий, будто он умнее тебя.
Что тебе остается? Идешь пропустить пару стаканов пива, не собираясь напиваться, и все-таки напиваешься. А хоть бы даже и собирался, то что?
Я вспомнил, что у них в спальне висит папина фотография, и решил посмотреть. Снялся он лет десять назад, когда повторно женился.
Я не знал этого человека. И никогда уже не узнаю, потому что он умер.
В половине одиннадцатого мама с Гарди еще не вернулись, и я ушел.
Квартира к этому времени раскалилась как печка, и на улице было ничуть не лучше. Я шагал по Гранд-авеню на запад, под эстакадой надземки. Проходя мимо аптеки, подумал, что надо бы
Что сказать, когда я все-таки появлюсь там? Я не знал и вообще не хотел пока ни с кем разговаривать. Не мог представить, что мне придется произнести: «Папа погиб». То же самое и с полицией, и с похоронами. Хорошо, что мама и Гарди еще не вернулись домой. Маме я оставил записку, что еду в Джейнсвилл, сообщить дяде Эмброузу. Уведомить его о смерти единственного брата она мне не запретит.
Эту поездку я придумал, чтобы убраться подальше.
С Орлеан-стрит я срезал на Кинзи, потом двинулся через мост и по набережной до вокзала на Мэдисон-стрит. Следующий поезд на Сент-Пол с остановкой в Джейнсвилле отправлялся в одиннадцать двадцать. В ожидании его я пролистал пару утренних газет. О папе ничего не было. В Чикаго за сутки случается, наверное, дюжина подобных происшествий, и типографскую краску тратят только на крупные гангстерские разборки. Подумаешь, замочили пьяного в переулке, да и то скорее всего случайно – слишком сильно треснули по башке. Ни тебе гангстерского следа, ни любовной интрижки.
В морг таких свозят сотнями, и не всех их, конечно, убили. Кто-то прилег поспать на скамейке в Дурдом-сквере [1] , да так и не встал. Кто-то окочурился на десятицентовой койке или в комнатушке за четвертак; утром смотритель ночлежки обшаривает карманы покойника на предмет того же четвертака, полтинника, бакса и только потом звонит в морг. Это Чикаго, друзья мои.
В комплект входит человек темнокожий, зарезанный в темном закоулке на Халстед-стрит. Девушка, перебравшая морфия в дешевой гостинице. И подвыпивший наборщик, за которым, вероятно, шли от самого бара, поскольку в бумажнике у него зелень, ведь вчера была получка.
1
Прозвище Вашингтон-сквера, где долгое время выступали многочисленные уличные ораторы. – Здесь и далее примеч. пер.
Если обо всех этих несчастных писать в газетах, у людей сложится плохое впечатление о Чикаго, но умалчивают о них не поэтому. Просто их слишком много. Чтобы попасть в печать, надо быть важной шишкой или умереть как-нибудь необычно. Сексуальный подтекст тоже не помешает.
Возьмем ту девушку, которая проглотила морфин, или йод, или даже крысиный яд. Она могла бы получить свою минуту славы, выпрыгнув с высокого этажа на людную улицу. Еще бы лучше подождать на карнизе, пока не соберутся прохожие. Чтобы копы тебя отговаривали, а газеты успели прислать фотографов. Тогда можно прыгать, и разбиваться в лепешку, и лежать на тротуаре с задранной юбкой.
Я оставил газеты на скамейке и вышел постоять на Мэдисон-стрит. Газетчики, в общем, не виноваты – они дают читателю то, что он хочет. Виноват этот город и его жители. Я ненавидел их всех, ненавидел идущих мимо прохожих, особенно веселых и довольных собой. На других им плевать – вот почему в этом городе человек не может добраться от пивнушки до дому, чтобы его не пришибли из-за пары поганых баксов.
А может, дело даже не в городе. Люди везде одинаковые, просто здесь их чересчур много.