Самокрутка
Шрифт:
Его сын, нынешний владелец, родился в этом самом доме в начале столетия, в 1701 году, когда дом, начатый стройкой уже давно, окончательно принял свой теперешний вид, т. е. когда правое его крыло было покрыто крышей, и дворня перешла туда на житьё из наёмного помещения.
Поэтому князь говорил, что он — ровесник дому своему, по этой же причине особенно нежно относился к своему жилищу, звал его то "приятелем", то "братцем". Украшать же и ухаживать за домом, подновлять его почаще не хотел из какого-то простого упрямства.
— Ведь не стены валятся! А глина, да краска стенам не нужна. Что делать? Вон у меня всё новые дырки делаются, — показывал он на свои морщины. Этого изъяну
В этом была действительно единственная причина того, что дом не подновлялся. И в малой прихоти сказывался и вырисовывался весь характер князя. Многое, что его друзья или дальние родственники считали упрямством или прихотью, имело однако всегда основание. Часто приходилось князю делать что-нибудь, или наоборот отказывать в чём-нибудь, не соглашаться, — без всякой видимой разумной причины. Но это было так для посторонних. Сам князь отлично знал, почему и на каком основании он что-либо делает. Когда он объяснялся, выходило дело хоть и чудно, но понятно и просто. Когда князь таил причину, все говорили:
— Упрямица известная... Что с него взять.
Князь был крестником сына знаменитого боярина Матвеева, погибшего от рук возмутившихся стрельцов. Отец князя и боярин были большие друзья, и даже князь Алексей Михайлович чуть-чуть тоже не погиб от этого. При убийстве боярина Матвеева, он стал на улице громко и смело выговаривать бунтовщикам-стрельцам, обзывая их лиходеями и дьяволовым семенем за все их преступления.
— Плаха и топор по вас плачут давно! Дождётесь и вы суда и расправы! — предсказал им князь.
Родившийся впоследствии сын назван был Артамоном, в честь убиенного боярина-друга. А отцом крёстным был сын мученика, Андрей Артамонович Матвеев, любимец великого императора.
Эта дружба с семьёй убиенного боярина не мало содействовала возвышению отца князя и милостям государя к нему. Государь любил, конечно, семью Матвеевых, через которых стала царицей его мать, любил часто говорить о погибшем в смуте боярине. Бывая в Москве, государь всегда заезжал на могилу мученика, служить панихиду по "убиенном боярине Артамоне", а затем ехал кушать соседству, в дом к его первому другу, князю Алексею Михайловичу Лубянскому.
При этом, когда мальчик, сын князя, был уже побольше, государь требовал, чтобы привели и за столом посадили и Артамошку, т. е. нынешнего владельца палат.
Князь помнил хорошо свои разговоры с государем, его шутки, или серьёзные советы.
— Учись, Артамон. Будешь такой же умный, как твой тёска. Вот твой крёстный отец гляди какой молодец, а всё оттого, что учился.
Однако князь, помнивший хорошо царя и его советы, — учился туго и теперь был только слегка грамотен. Умел без запинки прочесть по-русски и по-славянски, да умел письмо написать.
Хоть и хлопотал сначала его отец об ученье своего Артамона, даже чуть было не собрал его за границу ехать учиться с другими сверстниками, но вдруг неожиданно умер, когда сыну было только 18 лет от роду.
Князь Артамон, ещё прежде потерявший мать и замужнюю сестру, по смерти отца остался совсем одинок. Тогда-то вот он и начал любить свой дом и называть его "братцем». Ближе и дороже этого дома никого и ничего у князя не было. Дальних родственников, конечно, набиралось много, — но князь относился к ним добродушно, приветливо, но близко не сходился ни с одним. Семья покойной сестры жила безвыездно в деревне.
Вся жизнь князя Артамона Алексеевича, от смерти отца, заставшей его юношей, и до теперешних 60-ти лет, прошла, буднично, однообразно, изо дня в день.
Ни
Теперь князь был вдов уже давно и во всём большом доме, помимо его самого, было теперь только одно близкое и дорогое ему существо, — 20-ти летняя дочь Анна.
Князь почти до сорока лет прожил, не решившись ни разу сочетаться законным браком. Много раз и многие девушки разных дворянских семей нравились ему, иногда и очень сильно. Всякая семья и всякая девушка во всей Москве сочла бы себя счастливой назвать князя женихом и породниться. Это ещё более облегчало, казалось, возможность жениться, но в действительности было наоборот. При характере князя — это обстоятельство именно и было помехой.
Чем более ухаживали родители за князем, тем менее он считал возможным жениться на их дочери, убеждённый, что его ловят за титул и состоянье.
"Не я ей нужен!" думал он и сторонился.
И так дожил он почти до сорока лет. Зато женился вдруг, совершенно неожиданно, к удивлению, как своему, так и всех знакомых.
IV
В год смерти императрицы Анны Иоанновны приехала в Москву и поселилась небогатая женщина с красавицей дочерью, происхожденьем с Юга. Это была вдова именитого, как говорили, владетеля Гирея, из Крыма, которая приехала в Москву хлопотать по своему делу и просить защиты у русского правительства против хана Крымского, отнявшего у неё все земли, пограничные с русскими владеньями. Вдова стала именовать себя "княгиней" Гиреевой, носила оригинальный, красивый и ещё невиданный москвичами костюм и, конечно, сначала ни слова не знала по-русски, но потом вскоре научилась очень изрядно объясняться. С ней приехал десяток такой же дворни — татар и татарок. Вдову-княгиню приняли в московские дома, как всегда всех, гостеприимно и радушно, всюду звали, угощали, обещали помощь и покровительство в её деле, но пока только забавлялись её русским языком, её свитой, её одеждой: чардой, шальварами, бешметом и феской...
Скоро шутники прозвали её "бешметная княгиня", но все любили. Более же всего москвичи ухаживали за дочерью княгини, которая была замечательной красоты и казалась ещё краше в своём костюме, в ожерельях из монет и в пунцовой феске, расшитой золотом и драгоценными каменьями, несмотря на скудные средства матери. Красавица-дочь — "крымская княжна", как прозвали её, — с ума свела всю московскую молодёжь, а в том, числе и пуще всех — сорокалетнего холостяка князя Лубянского.
Сначала мудрено было всем молодым людям знакомиться и беседовать с красавицей, но не прошло четырёх месяцев, как княжна, по имени Атыдже, отлично выучилась по-русски и совсем сжилась с новыми друзьями и новыми нравами. Свой обычай, священный на родине, носить чадру и век скрывать лицо своё — обе, и мать, и дочь, тотчас бросили. Красивой Атыжде было не более 16 лет, но казалась она старше. Замечательные чёрные глаза, длинные, волнистые, чёрные, как уголь волосы, расплетённые на пятьдесят мельчайших кос, вечно рассыпанных по бархатному бешмету, на спине и на плечах, белый, матовый цвет лица и пухленькие, ласково и кротко улыбающиеся губки, — вместе с забавным, но милым акцентом при произношении — всё пленяло барынь и девушек, и молодёжь, и даже стариков.