Самому себе не лгите. Том 1

Сборник

Ханох Дашевский

Родился в Риге. Образование получил в Латвийском университете.

Участвовал в еврейском национальном движении, являлся одним из руководителей нелегального литературно-художественного семинара «Рижские чтения по иудаике».

В Израиле живет с 1988 года.

Поэт, прозаик, переводчик, публицист. Член Союза русскоязычных писателей Израиля (СРПИ), Международного Союза писателей Иерусалима, Международной Гильдии писателей (Германия), Интернационального Союза писателей (Москва),

Союза писателей XXI века (Москва), Литературного объединения «Столица» (Иерусалим).

Автор шести книг поэтических переводов, а также романов «Сертификат» и «Долина костей», вошедших в дилогию «Дыхание жизни». Лауреат премий – СРПИ им. Давида Самойлова и «Русское литературное слово», номинант на премию Российской Гильдии мастеров перевода.

Песнь расставанья и любви

(Стихи из трилогии «Дыхание жизни» – книги о роковых событиях середины XX века, романе о мужестве и отчаянии, предательстве и героизме)

«Когда мерцает желтый лик луны…»

Когда мерцает желтый лик луны,И распускает ночь над миром крылья,Когда сияньем небеса полныОт звездного ночного изобилья,Прильни ко мне в молчании Земли,И обними, как только ты умеешь!Какие горы высятся вдали,К которым ты приблизиться не смеешь?Какая непонятная тоскаТебя насквозь, как лезвие, пронзила?Вот на твоем плече моя рука —Ее не сбросит никакая сила.А над тобою – свет высоких звезд,И лунный диск, таинственно манящий.Любовь моя, взойди на тонкий мостВ неведомую бездну уходящий.

«Нет ничего печальнее любви…»

Нет ничего печальнее любви,Когда она приходит слишком поздно.Забудь меня и, как цветок, живи:С луной играй под крышей неба звездной.А я уйду. И унесу с собойТвои глаза в предутреннем тумане.И будет этот сумрак голубойНапоминать о незакрытой ране.Сойдутся дождевые облака,И в день ненастья, в грустный день осеннийУвижу я тебя издалека,Но не смогу обнять твои колени.

«Настанет утро, и взойдет звезда…»

Настанет утро, и взойдет звездаНад лесом, где безмолвие царит,И всё пространство инея и льдаОна мерцаньем тусклым озарит.И побредет унылая толпа,Скользя по снегу из последних сил,И встанет там, безгласна и слепа,Где ангел смерти крылья распустил.И раздеваться будут, словно в зной,И обрести наследный свой уделОни пойдут, сверкая белизнойЕще живых, ещё дрожащих тел.И после них не запоет певецПернатый в этом проклятом лесу,И если солнце выйдет наконец —То лишь собрать кровавую росу.Ребенок, мать за руку теребя,Через секунду с нею рухнет в ров.Любимая! Сегодня и тебяЯ вижу на развалинах миров.Я вижу, как идешь по снегу ты,Далекая и чуждая всему,И прижимаешь мертвые цветыК еще живому сердцу своему.Я не могу помочь тебе никак,Не перейду невидимый порог.Один, всего один неверный шаг —И

бездна раскрывается у ног.И ты уходишь. Время истекло.Мы ничего не можем изменить:Ведь прошлое разбито, как стекло,И не связать разорванную нить.Проснутся сосны в утренней смоле,Появится и не исчезнет свет —И только брызги крови на землеОстанутся, как брошенный букет!

«В тот день, когда погас твой взгляд…»

В тот день, когда погас твой взгляд,Над потускневшим морем всталТревожный скомканный закатИ солнце сплющил, как овал.И я за сумрачной стенойНе видел полосу зари.И ночь стелилась надо мной,Не зажигая фонари.И о тебе ни слова мнеЛатунный месяц не принес,А сам в подзвездной глубинеОн только ширился и рос.Я думал – ты ушла туда,Где запах поля, запах трав.Не знал я, что стряслась беда,Сосуды жизни разорвав.Как будто сотни колесницОстановились на бегу.И капли слез из-под ресницРасплылись кровью на снегу.И ты в преддверии могилЛовила взглядом окоём,Но отблеск смерти заклеймилЕго железом и огнем.Не оживут букеты роз,Не обратится время вспять,И окровавленных волосНе загорится снова прядь.И этих стройных белых ног,Которых легче в мире нет,На суете земных дорогНе отпечатается след.И только свет прошедших днейМерцать, как дальняя звезда,Останется в душе моейИ не померкнет никогда.

Дыхание жизни

(Отрывок из романа)

Михаэль лежал на снегу, подстелив под себя несколько хвойных веток. Исходные позиции батальон занял ночью, но уже рассветало, и начала атаки можно было ждать с минуты на минуту.

Четыре месяца прошло с последнего боя, в котором он участвовал и был ранен. Тогда, в августе, война шла в эстонских лесах и на улицах Таллина – мощеных камнем, пропахших дымом и порохом, – а сейчас стоял декабрь, и впереди простиралось, насколько хватало глаз, заснеженное подмосковное поле.

Но изменился не только пейзаж. В судьбе Михаэля тоже произошли изменения.

Переправившись под бомбами на старом буксире через Ладогу, Михаэль еще десять дней добирался до Горького. Несмотря на то, что у него имелось предписание, очумевшие и измотанные железнодорожники не обращали на бумажку никакого внимания, солдатские эшелоны шли в противоположном направлении, и оставались только обычные поезда, набитые эвакуированными и просто бегущими подальше от приближающейся линии фронта гражданскими людьми. Попасть в такой поезд было почти невозможно, а если все-таки удавалось, приходилось стоять.

А кроме того, надо было не перепутать направление. Карты у Михаэля не было, он плохо представлял себе, где находится пункт назначения, и всё же ему повезло. В Вологде, куда Михаэля привез товарный состав, ему удалось забраться в тамбур и каким-то чудом попасть в вагон идущего до Костромы, переполненного до отказа поезда. И стоять бы Михаэлю всю оставшуюся дорогу, если бы какая-то круглолицая девушка в платке, из-под которого выбивалась светлая прядь, не притянула его к себе и не усадила, вынудив слегка потесниться своего пожилого соседа, хотя двигаться было некуда.

Так он оказался на нижней полке, вплотную ощущая молодое женское тело и сгорая от смущения. В Риге у него не было подруг, даже с одноклассницами по гимназии общение было мимолетным, хотя Михаэль не раз ловил заинтересованные девичьи взгляды. Не зная, с чего начать разговор, он молчал, и где-то через полчаса, видимо, потеряв надежду, что парень откроет рот, девушка заговорила сама:

– Меня Клавдией зовут. Клава, значит. А тебя как?

Михаэль успел убедиться, что странное для русских произношение его имени вызывает вопросы, и постарался их избежать.