Саморазвитие по Толстому
Шрифт:
Не знаю, осознавал ли это сам Булгаков, но именно чувство юмора держало его на плаву. Его взгляд на вещи кажется современным и свежим. (Вспоминается Вуди Аллен: «Я не боюсь смерти; я просто не хочу присутствовать, когда она случится».) Он был блестящим сатириком, который из-за цензуры не мог добраться до читателя при жизни. Ему выпало жить в период, который сам был такой злой шуткой, что пародировать его было почти невозможно. И все же он сумел донести до нас свои шутки — на страницах книги, где главный герой — Сатана. До самой смерти в Булгакове оставалось что-то от паяца, как замечает Ахматова в стихотворении, которое она посвятила ему после его смерти:
Вот это я тебе, взамен могильных роз, Взамен10. Как избегать лицемерия: «Мертвые души» Николая Гоголя
(Или: «Не стоит покупать несуществующих крестьян в целях быстрого обогащения»)
Ты дай мне позабыть это, не знать этого, я тогда счастлив [147] .
Когда тема с моей «русскостью» развалилась, я на время отдалилась от России. Помогло то, что в то время моя жизнь сильно изменилась. Теперь у меня было трое детей. Изредка я встречала людей, которые говорили мне: «О, вы говорите по-русски! Это прекрасно! А ваши дети тоже говорят по-русски?» И тогда я понимала, как долго лгала себе. Ты действительно «откуда-то», только если хочешь, чтобы твои дети говорили на языке этой страны. У меня никогда не было такого желания. «Было бы слишком претенциозно говорить с ними на языке, который для меня не родной», — отвечала я неубедительно, принимая обычный вопрос из светской беседы слишком близко к сердцу. «Как жаль! Это дало бы им такое преимущество», — оживленно говорил мой собеседник. И что же это за преимущество? Чтобы они смогли притворяться, что они тоже русские, а потом обнаружить, что это не так?
147
«Мертвые души». Т. 1, гл. XI.
На четвертом десятке я все еще цеплялась за мысль о том, что у меня получится вместить «русское» в свою жизнь. Но эта идея становилась все более и более теоретической с каждым новым ребенком. Тем не менее я брала с собой детей в рабочие поездки в места, совершенно для них не подходящие: в Одессу, в Москву. Иногда я думала: «А мне это точно надо?» Помню, как меняла ребенку подгузник в арт-галерее в Москве в ожидании писательницы Людмилы Петрушевской, чтобы взять у нее интервью для одной газеты. Я была рада быть там и счастлива, что занимаюсь тем, чем хочу. Но меня не покидала одна мысль: «Хм-м. Было бы неплохо сейчас быть дома, в отпуске по уходу за ребенком». Конечно, если бы я была дома в декрете, то сидела бы перед телевизором, кормила ребенка и страдала, что я не в командировке в России. Я как будто бы была персонажем собственной версии «Трех сестер», только я была в Москве, а хотела быть не в Москве. Или, как сказал бы Иван Денисович у Солженицына: мы всегда думаем, что в чужих руках редька толще. Мне всегда казалось, что я нахожусь не в том месте, а редьку хочу вообще другого сорта.
Так или иначе, со временем мне пришлось смириться с тем, что у меня достаточно собственных, выращенных дома овощей, за которыми надо приглядывать. И моя редька — это не русская редька. Это английская редька. Дети стали для меня хорошим напоминанием об этом. У них — что крайне разумно — нет никакого желания учить русский, хотя иногда их забавляет, как я говорю по-русски. Да и с чего бы у них появилось такое желание? Они знают о своем происхождении и, зная, не особенно зацикливаются на нем. Я же придавала этому вопросу такое огромное значение, потому что находилась в неведении. Теперь, когда все стало известно, это перестало быть настолько захватывающим. Странно, но у меня не было всепоглощающего желания съездить в Лодзь, откуда родом мои предки. Более того,
И, несмотря на это, так сложилось, что, не будучи русской, я приобрела эту замечательную связь с русским языком, потому что так долго изучала его и он все это время был так близок моему сердцу. Я почти чувствую, что эта связь прочнее той, что возникает при рождении. Русский язык не член моей семьи. Семью мы не выбираем. Скорее, это как близкая дружба длиною в жизнь. Говорят, иногда друзья могут быть лучше семьи. Потому что друзей мы выбираем. Этого друга я выбрала случайно и решила остаться с ним навсегда.
Тем не менее было что-то отталкивающее в том, что я сделала. Я позволила себе безмерно увлечься романтической идеей, была самовлюбленной и даже немного высокопарной. Я превратила себя в карикатуру из произведений Гоголя, в гротеск: англичанка из деревни, которая хочет думать, что она «интереснее», чем есть на самом деле. Когда я начала понимать это, меня утешало лишь то, что люди по сути глупы; мы все постоянно совершаем дурацкие поступки, и в этом не обязательно есть что-то непривлекательное, поэтому мы не всегда замечаем глупости в собственном поведении. Притягательность Чичикова, ужасного антигероя «Мертвых душ», который покупает несуществующих крепостных, чтобы казаться богатым помещиком, — в его отчаянной наглости, его беспардонности. Он идет по жизни как будто под счастливой звездой. Иногда нам нравятся нахальные и самодовольные люди, если они устраивают достаточно занимательный для нас цирк. Мне потребовалось бы немало наглости, чтобы делать вид, что я русская. К счастью, теперь все маски были сняты.
Гоголь предупреждает, что одно дело — дурачить других, а другое — дурачить себя. Мы часто притворяемся, что «честны» и «открыты», хотя на самом деле делаем что-то ради собственной выгоды. Я притворялась перед собой, что изучаю свои русские корни, чтобы докопаться до правды. Но это было связано с чем угодно, но не с правдой, — это было фантазией, которую я для себя придумала. Так же Чичиков утверждал, что «помогает» другим, покупая их «мертвые души». А в действительности он хотел лишь того, чтобы все считали его богатым и облеченным властью. Лицемерие — это ловушка, в которую легко попасть. Мы легко убеждаем себя в том, что совершаем правильные поступки, потому что нам не хочется замечать, что это удобные для нас поступки или поступки, которые повышают нашу самооценку.
«Мертвые души», безусловно, русское произведение, но это и самое английское из всех русских произведений. У него диккенсовский дух, а персонажи похожи на Уилкинса Микобера, Урию Хипа и мисс Хавишем. Таинственный незнакомец по фамилии Чичиков прибывает в город NN. Он наносит визиты помещикам, делая каждому из них одно и то же предложение: он хотел бы купить крепостных, которые умерли, но значились по ревизии как живые. Звучит как неплохая сделка. Продав «мертвых душ», помещики перестают платить за них подати. (Как сказала одна помещица: «Народ мертвый, а плати, как за живого».) А Чичиков становится «владельцем» большого количества крестьян, перевоплотившись таким образом в богатого дворянина. Что же здесь может быть не так? Не считая, конечно, того, что это фантомная сделка, состоящая в передаче имен умерших людей из собственности одного человека в собственность другого. По сути, эта сделка не имеет смысла. Но если она имеет такое огромное значение для Чичикова, и он готов ее совершить и внести предоплату?.. Ну что ж, почему бы и не пойти на это?
Жертвы Чичикова, конечно, поначалу настроены скептически. («Право, отец мой, никогда еще не случалось продавать мне покойников».) Они, с одной стороны, сомневаются, не слишком ли это предложение хорошее, чтобы быть правдой, а с другой стороны, размышляют, не найдут ли они где-то сделки повыгоднее, если этот человек готов платить так много за столь малое. Но как помещица, которая не ведет никаких списков мертвых крестьян, но знает их наизусть (и то по прозвищам: Неуважай-Корыто, Коровий кирпич и мое любимое Колесо Иван), все они в конце концов поддаются на уговоры Чичикова.