Самостоятельные люди. Исландский колокол

Лакснесс Халлдор

Очевидно, управитель, который прежде неплохо относился к Магнусу и время от времени поручал ему мелкие работы, получил приказание, чтобы впредь ни он сам, ни слуги не давали спуску этому бродяге. Магнус смолчал. Он был слишком знатный юнкер, чтобы ему могла прийти в голову мысль в трезвом виде пререкаться с таким грубияном. К тому же он был очень голоден. Он побрел навстречу холодному ветру, к амбарам и хлевам. Ветер рвал на нем одежду, и ноги его казались еще более худыми, а колени особенно кривыми. Некогда прекрасными весенними ночами он скакал на коне по этому лугу, ибо днем подобные вылазки были опасны.

Теперь у него не было ни одной верховой лошади. Зато навстречу ему двигался всадник на подкованном коне, которого он объезжал ночью на льду. Магнус сделал вид, что не замечает его, и продолжал идти против ветра, но всадник натянул поводья своего горячего коня, который с пеной у рта грыз трензеля, повернулся в седле и крикнул путнику:

— Ты пьян?

— Нет, — ответил юнкер.

— Ты меня хотел видеть?

— Нет.

— А кого же?

— Свою жену.

— Значит, она еще здесь, в Скаульхольте. Надеюсь, что моей славной приятельнице там весело живется.

— Тебе лучше знать, как вам тут, в Скаульхольте, живется, — заносчиво ответил Магнус всаднику, который был когда-то его школьным товарищем. — Им удалось разлучить меня с женой, и здесь не обошлось без твоего участия.

— Вот уж никогда не мечтал отбить жену у такого покорителя сердец.

— Мне точно известно, что летом ты имел с ней долгую беседу на лужайке.

— Но, Магнус, что же тут плохого, если мы, пасторы, беседуем со своими дорогими духовными чадами у всех на виду и средь бела дня. Будь я на твоем месте, меня бы больше беспокоили беседы, которые ведутся не у всех на виду и не средь бела дня.

— Мне холодно, и я проголодался. Я болен, и у меня нет никакой охоты слушать на морозе твою болтовню. Будь здоров. Я ухожу.

— Впрочем, нет смысла делать тайну из того, о чем я прошлым летом беседовал с твоей женой, — сказал пастор Сигурдур. — Если хочешь, милый Магнус, я могу тебе сейчас рассказать.

— Ну?

— Летом прошел слух, что ты любишь водку. И я навестил твою жену, чтобы узнать, верно ли это.

— Что еще? — спросил юнкер. — Тебе-то какое дело, пью я или нет? А кто не пьет?

— Не все люди одинаково жалуют водку, — ответил пастор. — Ты это сам знаешь, дорогой Магнус. Некоторых она вообще не прельщает, других лишь в очень небольшой мере, а третьи пьют, чтобы только поднять настроение, и дальше этого не идут. Наконец, есть и такие, которые время от времени напиваются до бесчувствия, но все же и они не настолько любят водку, чтобы променять на нее то, что им особенно дорого. Эти люди не находят, что водка так уж хороша.

— Я вижу, ты, как прежде, умеешь увиливать от ответа. Могу тебе сказать, что я не понимаю тебя и никогда не понимал. Я тебя спросил, кому какое дело до того, пил я раньше водку или нет? Никто не знает этого лучше моей жены, а она ни разу за все время не упрекнула меня.

— Тот, кто не любит водки, — возразил пастор Сигурдур, — не станет продавать свою жену, самую прекрасную женщину в Исландии, и детей, если они есть, и бросать свой разоренный очаг.

— Это ложь, — сказал Магнус. — Если я что и ненавижу, так это водку.

— Тебе не кажется, что это не твои слова, дорогой Магнус, и что в тебе говорит глас божий? Нужно отличать одно от другого. Не на словах, а на деле познается, какому

голосу внимает человек.

— Я дал торжественный обет, что никогда не омочу уст в водке, — ответил Магнус, вплотную придвигаясь к лошади. Он схватился обеими руками за гриву и впился взглядом в сидевшего в седле пастора.

— С тех пор как моя жена покинула дом, я ночи напролет бодрствовал и молился богу. Можешь верить этому или нет. Моя мать научила меня читать «Семь слов Спасителя на кресте», и теперь у меня пропала всякая охота пить водку. За это время меня несколько раз угощали. И что, ты думаешь, я сделал бы охотнее всего? Плюнул бы в нее. Скажи об этом Снайфридур, если у вас зайдет обо мне разговор.

— Я нахожу, что лучше тебе самому рассказать ей это, дорогой Магнус. Если ты захочешь ей что-нибудь передать, для этого найдутся более подходящие люди, чем я.

— Все они выставили меня за дверь. Под конец я пошел к эмиссару, который теперь выше самого хозяина дома, а когда я вышел от него, на меня натравили собак и пригрозили высечь, если я опять покажусь им на глаза.

— Уж эти мне светские люди, — заметил пастор. Юнкер прижался к шее лошади, поднял на всадника свои горящие глаза и спросил:

— Ответь мне по совести, дорогой пастор Сигурдур. Ты веришь, что между ними что-то есть?

Но пастор Сигурдур уже отпустил поводья.

— Прости, что я задержал тебя, — сказал он, трогая лошадь. — Мне казалось, что, может быть, тебе что-нибудь нужно от меня. Раз уж я тебя встретил, то охотно скажу тебе: не далее как в сенокос Снайфридур была готова простить тебе все твои проделки и сказала, что больше любит человека, который согласился дешево продать ее, чем того, кто пытается купить ее за дорогую цену.

Юнкер остался стоять среди снежной метели и крикнул вслед пастору:

— Сигге, Сигге, послушай! Я хочу еще поговорить с тобой.

— Я часто бодрствую по ночам, когда собаки давно уже спят. Я впущу тебя, если ты осторожно постучишься ко мне в окно.

Глава двенадцатая

— В Брейдафьорде есть прекрасные усадьбы: в бухтах фьорда полно гагар, на утесах спят тюлени, в водопадах резвятся лососи, на островах гнездятся морские птицы. Зеленые луга тянутся до самого моря. Горные склоны поросли кустарником. Плато покрыты травой. По широко раскинувшимся пустошам текут реки и струятся быстрые горные потоки. На зеленых холмах, средь лугов, приютились крестьянские хижины, из окон которых открывается чудесный вид на фьорд. В тихую погоду холмы и шхеры принимают столь мягкие дрожащие очертания, что кажутся прозрачными, словно отражения в родниковой воде.

Так говорил ей однажды вечером Арнэус. Она пришла узнать, что понадобилось от него ее мужу.

— Если я не ошибаюсь, одна из таких усадеб принадлежит тебе?

— Зачем ты это спрашиваешь?

— Если ты решишь поселиться там, я пришлю тебе камень и лес для постройки.

— О, неужто знаменитый асессор все еще такой ребенок?

— Да, ребенок. Первое впечатление всегда живет очень долго. В такой усадьбе я впервые увидел тебя и в мыслях всегда вижу тебя на фоне Брейдафьорда, вижу тамошних людей, которых не может сломить горе и чьи благородные лица не могут омрачить никакие невзгоды.