Самостоятельные люди

Фомина Марта Петровна

Путь предстоял долгий, поэтому надо было запастись продовольствием. Из сундука вынули зеленый, пахнущий нафталином вещевой солдатский мешок, в него положили лук, пряники и банку консервов — всё, что нашли в доме. Запретные конфеты из буфета Егор долго не соглашался брать, но Юлька его убедила: надо же было привезти подарки вьетнамским ребятам! Да и раненые от конфет не откажутся.

Взяли и конфеты.

Юлька хотела обуть мамины туфли на высоких каблуках, чтоб казаться повзрослее, но Егор запретил: на высоких каблуках ходят только в театр, а не на войну. Юлька и без каблуков выглядела

настоящей санитаркой: на руке — повязка с красным крестом, на голове — косынка, тоже с красным крестом. И даже на белой матерчатой сумочке, которую Юлька повесила через плечо на ленте, тоже был нашит красный крест. Из домашней аптечки достали йод, вату, бинт и таблетки пенициллина. Егор таблетки забраковал: на войне лечат только от ран, а не от какой-то несчастной простуды. Но Юлька твёрдо сказала, что раненые пьют и таблетки, чтобы не было температуры.

Взяли и таблетки и градусник. Не забыли и тёплые куртки — на случай холода, и плащи — на случай дождя.

Пока собирались, солнышко из одного окошка перебежало в другое. Егор разогрел суп и кашу, и они с Юлькой пообедали. Юлька морщилась и давилась — она не терпела каши и всегда из-за неё устраивала концерты за столом. Но это было в прошлом. А теперь они оба были солдатами и шли на войну, а на войне всегда едят похлебку и кашу. Это даже Юлька по телевизору не раз видела. И поэтому она съела всю кашу, до последней крупиночки. Даже ложку облизала.

Егор уж хотел ее похвалить, как вдруг заметил, что на белой сумочке быстро расплывается коричневое пятно.

— Смотри, йод разлила, разиня! — закричал Егор.

Но было уже поздно: пятно увеличилось, и вот уже от него побежала вниз по платью коричневая дорожка. Пока расстёгивали кармашек и поднимали пузырёк, из него вытекла половина драгоценной жидкости. У Юльки заблестели глаза, но она всё-таки сдержалась и не заплакала.

— Ничего, не расстраивайся, — подбодрил её Егор, — этого добра на войне много, мы его и там раздобудем.

Наконец всё было готово. Ребята присели на дорогу и помолчали — так всегда делали отец с матерью, когда кто-нибудь из них надолго уезжал из дому.

Вдруг глаза у Юльки наполнились слезами.

— Егорка, а мама с папой так и не узнают, куда мы делись? Давай напишем письмо.

Дельный совет!

Егор вырвал из альбома для рисования большой лист и печатными буквами старательно вывел:

ДАРАГИЕ МАМА ПАПА МЫ УЕХАЛИ НА ВАЙНУ НЕБЕСПОКОТЕС МЫ С ЮЛЕЙ ЛЮДИ САМАСТАЯТЕЛЬНЫЯ ХРАБРЫЕ

Любячие ЕГОР ЮЛЯ

Положив письмо на самое видное место посреди стола, Егор и Юлька вышли во двор.

Было жарко и тихо. Им навстречу из-под тенистого куста вынырнули братья Ромка и Сёмка и, как всегда, пристали с расспросами: куда да куда?

— На Кудыкину гору, — отмахнулся от них Егор. Но тут он вспомнил про родителей и поделился с ребятами тайной.

Братья, конечно, начали уговаривать, чтобы их тоже взяли на войну, но Егор отказал наотрез. Не для этого он открывал им свою тайну.

— Если мы с Юлькой долго не вернёмся, — сказал он, — то вы будете нашим родителям помогать, как родные дети.

Ромка и Сёмка переглянулись.

—

Что же, значит, у нас теперь два отца и две матери? И если что, все будут меня бить?

Сёмка не зря беспокоился — он любил задирать младших ребят, и ему за это частенько попадало.

— Не бойся, наши родители не дерутся, — успокоил Егор.

— А конфеты вам родители часто покупают? — поинтересовался Ромка.

— Каждый день.

— Мама конфеты на верхней полке в буфете прячет, — шёпотом выдала Юлька мамин секрет, — но она вовсе не жадная, просто боится, что у нас животы заболят.

— Пусть не боится, — успокоил Ромка, — у нас к сладкому животы привычные.

— Ну ладно, так и быть, позаботимся о ваших родителях, — решил Сёмка, — так и быть, не дадим их в обиду!

Братья проводили Егора и Юльку до ворот и долго с завистью смотрели им вслед.

За углом тихой улочки начинался шумный и людный проспект. По нему взад и вперед бежали машины, тренькали трамваи, гудели троллейбусы, сверкали на солнце спицами лёгкие велосипеды.

Было солнечно и весело, и ничто не напоминало войну.

— А куда же нам идти, чтобы на войну попасть? — спросила Юлька.

— Узнаем! Язык до Киева доведёт.

Егору вдруг показалось, что где-то поют военную песню. Сначала песня была тихая, как дуновение ветерка. Потом зазвучала громче и скоро заполнила всю улицу — даже треньканья трамваев и гудков машин не стало слышно.

…Дадим отпор душителям Всех пламенных идей, Насильникам, грабителям, Мучителям людей! Пусть ярость благородная Вскипает, как волна! Идёт война народная, Священная война.

Мимо Егора и Юльки шагали солдаты со вскинутыми на плечо винтовками. Острые штыки сверкали на солнце. Впереди, четко печатая шаг, выступал командир с погонами. Лица у солдат были суровые, торжественные и строгие.

— Егорка, а Егорка, — шепнула Юлька, — давай спросим, куда они идут. Может, на войну?

— Куда же ещё? Ты что, не слышишь? С такой песней только на войну и ходят, — сказал Егор. — Давай так сделаем: я пойду позади колонны, а ты по тротуару. Санитарам в строй нельзя.

Но не тут-то было! Юлька была упрямая. Она сразу сообразила, что по тротуару шагать неинтересно. То ли дело в строю! Обыкновенные девчонки, которые идут по тротуару, будут на неё глазеть и завидовать: ведь она идёт на войну! А может, солдаты и мимо детского сада промаршируют. Посмотрит на неё воспитательница Галина Осиповна и пожалеет: «Ах, зачем я такую храбрую девочку вчера отругала за её грязные руки и за то, что она в тихий час не спит! Знала бы, так позволила бы ей садиться за стол с грязными руками и совсем не спать!»