Самоубийство по заказу
Шрифт:
Коротко говоря, Лиля загодя подготовила и разучила оперу из трех, примерно, актов, четко распределив не только главные роли и лучшие места в партере. Ну, кто где должен находиться во время представления. Но, увы, она переоценила свои силы, неразумно затянув с увертюрой. А я хоть и хожу в оперу, когда меня туда Ирка загоняет, но, случается, переключаюсь на собственные размышления, коих всегда достаточно, а под музыку, в которой ни фига не понимаешь, но видишь вокруг комически серьезные лица, здорово думается, – работа ж такая. Вот и в тот раз, поскольку все, задуманное Лилей, должно было развиваться плавно, с постоянно возрастающим напряжением, я переоценил силу своих
Но, несмотря ни на что, моя несомненная победа заключалась в ином. Именно благодаря такому финалу наши дальнейшие отношения с Лилей обрели чистоту и ясность горного хрусталя, если иметь в виду также и далеко не чрезмерную ценность этого минерала…
И вот еще какая деталь. Кажется, Славка ее сегодня, вообще, увидел впервые, но тут же отметил массу положительных качеств, совершенно зря не использованных мною, и проявил поразительную проницательность. Он сказал: «Знаешь, Саня, чего уж теперь, не огорчайся. Ей совсем не идет наш мундир – ни внешне, ни по духу. А вот кто из нее точно получится, так это классная любовница. Ну, то есть чья-то жена. Скорее всего, генерала какого-нибудь. Здесь, среди ее гостей, есть подходящие?». И когда я показал ему на Кашинцева, Славка, узнав его, удивленно покачал головой и негромко сказал: «Он и будет этой жертвой». И оказался прав на все сто. Как тот оракул. Позже, перекуривая на кухне, генерал сознался почему-то именно мне, что именно сегодня сделал Лиле предложение и ожидает ответа.
И вот она – моя месть! Славка меня поддержал. Внутренне осуждая себя за преждевременную душевную щедрость, я, тем не менее, произнес неожиданный тост, в котором пожелал Лиле и генералу, – забегая, разумеется, вперед, ибо они еще ни на йоту не приблизились к согласию, – счастливой семейной жизни. Отчасти это была еще и бомба для гостей. Парочка окончательно стала центром внимания, а я элегантно отошел в сторону.
А потом, когда гости порядком поднабрались, и беседы-междусобойчики стали принимать вольный характер, как всегда бывает, когда собирается в застолье слишком много «важных» мужчин и совсем немного красивых женщин, готовых, так уж и быть, рискнуть репутацией, Лиля на ухо напомнила мне, что однажды я очень горько пожалею о том, что отказался от нее. Мое встречное предложение было блестящим. Я горжусь им.
Я заявил ей – естественно, тоже на ухо, – что полностью отказаться от нее, конечно же, никогда не смогу, ибо это выше моих сил. Более того, даже держа над головой жениха в церкви венец, – нынче ж стало модой – венчаться, неважно, в каком ты возрасте и в который раз по счету «брачуешься», – так вот, держа тяжелый венец, я пообещал ей не переставая думать только о том, как бы в самый святой момент ухватить ее за подол подвенечного платья, намотать его вот эдак на руку и… ну, а дальше пусть работает фантазия невесты. Она ответила, что я – гнусный негодяй, который нарочно заставил ее теперь думать только об этом. Я сделал вид, что готов плакать от горя, хотя меня разбирал здоровый внутренний смех. Подлец – одно слово.
Но и на этом не закончилось. Там оказалась симпатичная казачка – полненькая и голосистая – Лилькина дальняя родственница, приехавшая погостить в Москву с обычной целью: людей посмотреть, себя показать. Ну, как же было Грязнову пропустить такой замечательный случай! Естественно, очень скоро настал момент, когда я понял, что Славка просто обязан ее трахнуть, о чем и сообщил Лиле. Она не возмутилась, она огорчилась, заявив
И вот уже после этого все у нас, кажется, наконец-то, и закончилось. Лиля шипящим голосом влюбленной змеи предложила мне, чтобы я немедленно оставил ее в покое, – интересное дело, кто кого звал в гости? Нет, тем не менее оставил в покое – с разбитым сердцем и страдающей душой, про остальное почему-то не сказала, хотя изъерзалась так, что я думал, она протрет фамильный стул, – и покинул ее дом, иначе она натворит сейчас та-акого, о чем впоследствии наверняка будет горько сожалеть всю свою оставшуюся жизнь. Я не хотел такой жестокой и несправедливой жертвы от нее.
Ну, а казачка, оказывается, намного раньше уже дала согласие Славке немедленно начать под его руководством знакомство с Москвой, невзирая на то, что время перевалило далеко за полночь…»
Действительно, как много общего, оказывается, у той женщины и этой!
Еще не будучи готовым сделать свежие записи некоторых мыслей по поводу сегодняшнего дня, хотя впечатлений хватало, Александр Борисович вспомнил, что пока он сидел у Алевтины в ожидании Паромщикова, был момент, поймал себя на мысли, что вовсе не возражал бы, если бы у «важняка» нашлись сегодня еще какие-нибудь неотложные дела.
Это совсем не означало, что сам он, видя чрезвычайное расположение к своей персоне восхитительной юристки, готов был, по меткому выражению одного из своих старых приятелей, – не исключено, что того же Славки, – «немедленно хватать ее за ухи и тащить в койку», вовсе нет.
Во-первых, если и были в наличии «ухи», готовые подставиться под… генеральские руки, то не было свободной койки.
Во-вторых, все-таки нельзя забывать, что во всех, даже исключительных, случаях законом является желание женщины. И, нарушая его, ты можешь навсегда лишиться и самой женщины. Противоречие? А что поделаешь?…
И, в-третьих, даже если такая койка, плюс желание уже имеются у нее, надо оставаться до конца джентльменом. Ты имеешь – с ее подачи – все основания считать себя педагогом, даже отчасти любимым учителем, – это факт. И, значит, лишен морального и физического права вести себя как какой-нибудь приятель-студент этой восхитительной валькирии, которому все равно, с кем переспать сегодня, – с ней или с ее подругой. Каждое твое слово и действие должны иметь глубокий смысл, должны быть значительными. Только тогда ваша первая, как, не исключено, и все последующие, встречи будут овеяны тем чувством, которое и позволит продлить очарование и взаимное наслаждение. Да-да, и никакую одежду с могучим рыком возбужденного самца срывать с красавицы не следует, ибо процесс раздевания – это уже сам по себе трепетный акт любви. И потом, вы же действительно не студенты, у вас же не на ходу, не пых-дых и – разбежались. Тут думать надо. А действовать постепенно и мудро. Но и не затягивая. Вот тогда и будет, что вспомнить… Возраст и опыт ведь должны же к чему-то обязывать?…
Конечно, на лице Турецкого не было написано всего неисчерпаемого богатства этих мыслей, но какие-то их отголоски, возможно, и были отмечены наблюдательной валькирией. И в ее глазах появилось очаровательное выражение трепетного ожидания того момента, когда…
И тут, как в старом анекдоте… Ну… собрались девушки, молодые люди, выпивали, смеялись, занимались любовью, и так им всем было хорошо, но явился Цыперович, обозвал всех шлюхами, и все испортил…
Глава восьмая ПАРОМЩИКОВ