Самозванец
Шрифт:
Еще версия: Дмитрий признается, униженный Адамом Вишневецким, который ударил его в бане, где он прислуживал князю.
Версии на выбор, но суть и последствия общие.
Григорий Отрепьев, или тот, кого до сих пор так называли, объявился царевичем Дмитрием, сыном Ивана IV Грозного и его седьмой жены Марии, предъявив соответствующие доказательства — свиток и золотой, осыпанный драгоценными камнями крест, якобы подарок крестного отца, князя Ивана Мстиславского. «Вероятно, где-нибудь украденный», — ядовито замечает не признававший Дмитрия Карамзин.
Новоявленный царевич предложил руку и будущую корону польской шляхтинке.
Своеобразен
Зато чаша Дмитрия — отныне будем называть его так, чтобы не путаться в именах, — стремительно вознесется вверх, чтобы опрокинуться на самой высоте.
Но пока он единодушно признан.
Неужели всех убедили крест и свиток?
Или уже упомянутый Петровский, посланец Льва Сапеги, «узнавший бородавки на лице и чуть укороченную руку» претендента на русский престол?
Или живописные подробности чудесного спасения в Угличе, поведанные Дмитрием духовнику-иезуиту?
А… снова они! Что ж, иезуиты, в самом деле, не сидели сложа руки. Соблазн распространить влияние на Россию слишком велик, чтобы не воспользоваться случаем или даже организовать его. Но если уж говорить о политической ловкости иезуитов и признавать их высокое умение использовать интригу ради «вящей славы божьей», нужно признать и другое — сделать ставку на случайную лошадь, на человека, не имеющего собственных качеств и способностей возглавить и довести до успеха предприятие такого размаха, они просто не могли. Нужно было пристально рассмотреть и оценить человека, на которого возлагалось столь много надежд. И если они рассмотрели и решились, значит, нашли личность, достойную трудной задачи.
Личность. Сколько споров идет веками — кто подлинный движитель истории? Фатальный закон, исключительная личность или просто его величество случай? В жизни все они действуют вперемежку. Личность способна открыть путь созревшей закономерности, случай может прервать деятельность личности. Деятельности самозванца до поры способствовало много счастливых обстоятельств, но не случайности и не заговоры, будь это даже заговорщики с почти вековым опытом, как орден Иисуса, обеспечили череду его успехов. В нем были заинтересованы реальные силы, парадоксально объединившиеся, сначала правящие силы враждующих между собой государств, потом те, кого угнетали эти силы.
Голодным движет отчаянье, богатым алчность. О голодных немного позже. Алчными были «начальные люди» обоих соперников — Республики и Московского царства, польско-литовские католические магнаты и православные бояре. Позже Мнишек, этот типичный образчик ненасытной польской знати, направит в Москву письмо «боярству и всему московскому рыцарству», где назовет себя борцом за их права. В ответ бояре Мстиславский и Воротынский со товарищи напишут: «И мы тебя за это хвалим и благодарим!»
Так сходились алчные интересы по обе стороны границы. Но если «начальные люди» на Руси замахнулись на самодержавного царя, то польские от избранного короля требовали всего лишь санкцию на разбой. Разумеется, и у короля была своя заинтересованность, но можно думать, что она еще не приняла столь воинственного размаха, как в будущем, когда ставки в игре резко повысятся. Пока король сдержан и даже колеблется,
Итак, королевский дворец в Кракове.
Молодой человек, монах в прошлом, сирота, пригретый в богатых московских домах, недавний слуга в домах польских, стоит перед королем одного из могущественнейших в Европе государств Сигизмундом III, занимавшим и шведский престол по праву законного наследника, но отвергнутым скандинавскими протестантами. И вот после неудачи в Швеции — новые возможности на Руси… Король размышляет, от его решения зависит, останется ли молодой человек гадким утенком или взмахнет крыльями.
Воспоминания современника, королевского секретаря Чилли: «Сигизмунд, обыкновенно важный и величавый, принял Дмитрия в кабинете, стоя и с ласковой улыбкой».
Это ободряет, конечно, и Дмитрий находит нужные слова. Поцеловав у короля руку, молодой человек рассказывает свою историю, с достоинством заключая:
— Государь! Вспомни, что ты сам родился в узах и спасен единственно Провидением. Державный изгнанник требует от тебя сожаления и помощи.
Требует? Не дерзко ли? Не переборщил?
Но что дерзко для самозванца, естественно для царевича. Равный может и требовать, особенно когда речь идет о сожалении. Уместным оказалось и упоминание о бедах, пережитых Сигизмундом. Внук Густава Вазы по отцовской линии и племянник Сигизмунда-Августа, последнего из Ягеллонов, по материнской, нынешний польский король действительно родился «в узах». Отца и мать его старший сын Густава Эрик, полусумасшедший король Швеции, заточил в Гриспсгольмском замке. В наследника шведского престола превратило мальчика восстание против Эрика. Однако, прежде чем стать королем Швеции, Сигизмунд был избран в короли польским сеймом. Казалось, вот-вот и два сильнейших государства — Речь Посполитая и Швеция — объединятся под одной короной, чтобы утвердить общее могущество в центре и на севере Европы. Но победили местнические феодальные интересы, принявшие форму религиозной борьбы. Шведские протестанты не поддержали на своем престоле истового католика Сигизмунда, и он остался сюзереном лишь Речи Посполитой.
Ныне Сигизмунду тридцать восемь лет. Это образованный человек, свободно изъясняющийся на польском, шведском, итальянском и немецком языках, знаток латыни, на которой говорит столь любимая им церковь. Он выглядит «важно и величаво», полон честолюбивых замыслов и одновременно склонен колебаться, искать опору. Его постоянный советник нунций Рангони. Доверенный Рима и в эти минуты с королем. Они вместе будут решать, кто перед ними — самозванец или законный наследник огромного царства.
О! Нелегкий вопрос, хотя предварительно он, конечно, многократно обдуман. Ведь только распространение на восток может уравновесить неудачу на севере.
И все-таки…
«Чиновник королевский дал знать царевичу, чтобы он вышел в другую комнату, где воевода сендомирский и все мы ждали его. Король остался наедине с нунцием…»
Кажется, что слышишь стук часов, отсчитывающих минуты ожидания. Одна, вторая, третья. Минуты судьбы.
Последняя.
Молодого человека просят войти.
Сейчас кажется, что слышен стук его сердца.
Но напрасно он так волнуется.
«Король с веселым видом, приподняв свою шляпу, сказал:
— Да поможет вам бог, московский князь Димитрий!»