Самозванец
Шрифт:
Поведение Пафнутия и других знакомцев Григория по Чудову монастырю нельзя объяснить лишь низменными побуждениями.
Наконец, известная подлинная подпись Григория Отрепьева не совпадает с почерком Дмитрия.
Не будем, однако, углубляться в эту аргументацию. В сущности, она решает вопрос частный. Пусть не расстрига. Но кто?
Обличителям-самоубийцам кажется, что они знают, что идут на плаху во имя истины. На самом деле они таскают каштаны из огня для тех, кому блага земные стократ дороже небесных. В подходящий момент их «каштанами» заткнули рот народу, на глазах у которого
Безмолвие народа — его трагедия. Вместе с убитыми уходят несбывшиеся надежды. Остаются вопросы без ответов. Нет, не так уж важно, царевич сидел на престоле, или дьякон, или вовсе неизвестный человек, интереснее, важнее другое — что нес он России, что утратила она с ним? А утратила несомненно. Что принесло воцарение Шуйского? Разве желал народ гражданской войны, иноземного нашествия? Свержение Дмитрия дорого обошлось стране. Но народ допустил его. Вторично свершилось «безмолвие».
Неужели обличители убедили?
Нет, больше убеждал он сам…
Через двести лет в Эрфурте Наполеон, хозяин, как ему мнилось, судеб Европы, скажет: «Теперь я все могу!» Аналогичная фраза в устах Дмитрия нам неизвестна. А кому бы, казалось, и говорить такое, как не всероссийскому самодержцу! Где еще в одних руках собиралось столько власти? Но удивительнейший исторический парадокс заключается в том, что безграничность власти обратно пропорциональна ее реальным возможностям. Впрочем, это естественное диалектическое противоречие. Повелитель «холопов» всего лишь первый холоп. Он обречен выполнять волю сильнейших холопов или ежедневно ждать смерти от их руки. Его же собственные руки за редким исключением связаны, во всяком случае, для дел полезных. Закрепостить крестьян, то есть обратить в рабство собственный народ, оказалось царям легче, чем освободить его. Тут опускались руки почти у каждого самодержца начиная с самого Петра. И так вплоть до второго Александра, который сумел высвободить их всего лишь для полумеры.
Нам неизвестно, насколько Дмитрий ощущал свои руки связанными. Возможно, с горячностью молодости он не хотел этого замечать. Возможно, ему казалось, что, получив трон, он может все. И он не обращал внимания на то, что одним его поступки нравятся, а другим нет.
Самоутверждаясь, он не чувствовал меры, легко переходил черту допустимого и совершал такое, что не нравилось никому.
Ксения Годунова…
Древние говорили, есть люди, которые рождаются для страданий. Ксения из них. Царская дочь, которой в непродолжительной жизни предстояло пережить смерть принца-жениха, кончину отца, ужасное убийство брата и матери.
Шестнадцать лет монашества. Но и за монастырскими стенами она не узнает покоя и утешения. К стенам придет война, она переживет осаду Троицко-Сергиевой лавры, потом, в Новодевичьем монастыре, будет ограблена и унижена бандой Заруцкого.
Между дворцом и монастырем, может быть, самое худшее — дни черного позора на царском ложе.
Умрет Ксения Годунова в Суздале, не дожив до сорока.
Последняя просьба — похоронить рядом с родителями.
И это все, в чем всевышний, которому она так много молилась, пошел ей навстречу…
А
Это известно всем, и всем не нравится, хотя Пушкин и считал, что «ужасное обвинение не доказано».
Понятно, что Марине и Мнишеку не нравится особо.
Они упорно откладывают свой отъезд в Москву. Требуют устранить Ксению, о которой прослышали еще до приезда Власьева.
Последний шанс у Дмитрия? Возможно, но он не использовал его. Напротив, идет на все, чтобы брак не расстроился. Ксению отвезли во Владимир. Она пострижена в монахини под именем Ольги и сослана в пустынь. Мнишекам посланы новые дары и средства на дорогу. Последние препятствия устранены, и Дмитрий в гибельной настойчивости позволяет себе плохо скрытую угрозу.
«Вижу, — пишет он Мнишеку, — что вы едва ли и весною достигнете нашей столицы, где можете не найти меня, ибо я намерен встретить лето в стане моего войска и буду в поле до зимы».
Решительный ли тон письма произвел впечатление или сказала последнее слово судьба, но восьмого апреля 1606 года отец и дочь тронулись в путь.
К несчастью, не одни. Родственников, приятелей и слуг было с Мнишеками не менее двух тысяч. Сам воевода, его брат и сын, князь Вишневецкий и другие знатные гости взяли с собой для пущей пышности целые воинские отряды. Никто не подозревал, что скоро придется им вступить в бой на московских улицах.
Тысячи статистов спешат на сцену, чтобы принять участие в подлинно шекспировском акте московской трагедии.
Едет и героиня.
Роскошь этого вояжа не поддается описанию.
«Сани, в которых сидела Марина со знатнейшими польками, были весьма высоки, обиты соболями, с бляхами серебряными, с дверцами и окончиками из прозрачного камня».
В экипаж впряжено двенадцать белых коней, возницы в парче и черных лисьих шапках.
Двенадцать знатных всадников ехали впереди, чтобы предупреждать возниц об ухабах и ямах на дороге, несмотря на то что мосты и опасные места были заблаговременно приведены в порядок. Подлинные ухабы и ямы, если можно так сказать, путники заготовили сами.
Мнишек вез грамоту, выданную в свое время Дмитрием на владение княжеством Смоленским.
Марина — поздравительное письмо от папы, более похожее на инструкцию.
«Мы оросили тебя своими благословениями, как новую лозу, посаженную в винограднике господнем. Да будешь дщерь, богом благословенная, да родятся от тебя сыны благословенные, каковых надеется, каковых желает святая матерь наша церковь, каковых обещает благочестие родительское, то есть самых ревностных распространителей веры христовой».
Мог ли он думать, что единственного малолетнего сына этой женщины повесят на воротах!..
А пока под Вязьмой ее встречает проверенный уже представитель жениха, просвещенный дипломат и Великий Секретарь Афанасий Власьев. Он вручает невесте алмазную корону и очередные дары.
Здесь, в Вязьме, Мнишек оставил дочь и поспешил вперед, чтобы поскорее увидеться с зятем.
Двадцать пятого апреля Дмитрий торжественно принял будущего тестя, сидя на троне. По правой стороне от царя сидели патриарх и епископы, по левую — бояре.