Самвел
Шрифт:
Саак Партев прервал спор и спросил:
— Это «мы» повторялось здесь несколько раз. Прежде чем предпринять какие-либо шаги, следует определить, кто же это «мы».
Наступило общее молчание. Вопрос был весьма уместным. Самвел, сделав шаг вперед, обратился:
— Разрешите мне сказать?
— Говори, — ответил Партев.
Сильно волнуясь, он остановился перед собеседниками и, обратив горящий взор на своих сообщников, сказал:
— Кто это «мы»? Поистине это самый трудный вопрос. Решив его, мы положим начало делу. Кто же «мы»? Мы — это все. Мой ответ, быть может, покажется вам чересчур дерзким, но я постараюсь объяснить свою мысль. В управлении нашей страной играли первенствующую роль три высших лица: царь, первосвященник и спарапет. Теперь никого из них нет. Царь заключен в Хужистане в крепости Ануш, спарапет находится там же, а
Он указал рукой на Саака Партева и на Мушега и продолжал:
— Ты, Саак, сын первосвященника и можешь заменить своего отца. Ты, Мушег, как сын спарапета, тоже займешь место своего отца. Должность первосвященника, как и спарапета, по обычаю нашей страны, наследственна. Первая принадлежит дому Григория Просветителя, вторая — роду Мамиконянов. Против этого никто не может ничего возразить. Незанятым остается царский престол. Наследника нет, он остался в Византии. Но зато с нами царица. Ее именем мы можем издавать всевозможные приказы. Мы организуем временное управление, возглавим страну и будем сопротивляться врагу. И, я уверен, народ пойдет за нами. Народ склонен слушать только приказания, не раздумывая долго о том, откуда они исходят. Теперь, мне кажется, достаточно ясно — кто «мы»…
— У нас нет свободного народа, — заметил Месроп. — У нас имеются только нахарары, которые управляют различными слоями народа.
— Совершенно верно — ответил Самвел. — Из письма, переданного мне, вы узнали, что настрого приказано схватить всех нахараров и отправить их в Тизбон, а их жен и детей держать в особых крепостях в качестве заложников под строгим надзором. Мы можем прибегнуть к этим строгостям, так как это заставит нахараров если не ради защиты родины, то хотя бы ради защиты самих себя и своих семейств присоединиться к нам и идти на врага.
— Это весьма возможно, — сказал Месроп, — но некоторые из наших нахараров настолько трусливы, что, едва узнав о приказе Шапуха, заберут немедленно своих домочадцев и бросятся искать убежища в Византии.
— Пусть так, — ответил Самвел. — Враг решил не щадить сопротивляющихся. А мы не будем щадить тех. кто будет уклоняться. Если некоторые из наших нахараров окажутся столь низки, что во время всеобщей опасности попробуют убежать в чужую страну для спасения себя и своих семейств, то мы будем первыми, кто зарубит их на порогах собственных замков.
Саак Партев и Мушег слушали молча. Они с восхищением смотрели на юношу, стоявшего перед ними как олицетворение мести. Вообще Самвел был человек меланхоличный и молчаливый, но когда он начинал говорить, говорил с воодушевлением и красноречиво.
— Обратите внимание, друзья, — продолжал Самвел, — на то место письма, в котором упоминается о приказе взять в плен армянскую царицу и отправить ее в Персию. Мы должны приложить все усилия, чтобы оградить ее от опасности! Лишившись ее, мы многое потеряем. Мы должны действовать от ее имени, подымать народ ее именем. Я уверен, что опасность, угрожающая колеблющемуся трону, потеря супруга-царя и наследника-сына, все эти несчастные события, как никогда, должны заставить царицу, больше чем каждого из нас, при нынешнем положении стать на защиту погибающего трона Аршакидов. И у нее хватит мужества на это.
Месроп снова взял письмо, врученное Вормиздухт Самвелу, и стал читать его.
В той же комнате на стене висел портрет Вачэ Мамиконяна. А под портретом висел меч этого героя. Закончив свою небольшую речь, Самвел с благоговением подошел к портрету, взял меч и, положив перед Сааком Партевом, сказал:
— Вот меч героя, бодрый дух которого царит теперь среди нас! — Он указал рукой на портрет. — Прошло всего сорок лет с того дня, когда в кровопролитном бою с персами пал этот герой и своей смертью поверг всю Армению в печаль. Из рода Мамиконянов не осталось никого, кто бы мог наследовать должность спарапета Армении. Все погибли в том же бою.
Это предложение тронуло всех. Благородный Партев не мог сдержать слез. То, что предлагал Самвел, было повторением событий, происходивших сорок лет тому назад. Вачэ Мамиконян был убит в бою против персов, и дед Саака — патриарх Вртанес — объявил спарапетом его несовершеннолетнего сына. Отец Мушега — спарапет Васак — был также убит персидским царем Шапухом. Но Мушег еще не знал об этом. Он считал, что отец его жив и находится в заключении вместе с царем. Сообщить ему о горестной смерти отца — значило повергнуть его сердце, и без того обремененное скорбью, в новую печаль. Именно это взволновало сердце Саака. Но он предпочел умолчать об этом. С глубоким чувством он взял меч и произнес следующие слова:
— Я счастлив, — сказал Партев, — что в торжественную минуту, когда решаются судьбы нашей родины, на мою долю выпала честь вручить тебе этот меч, Мушег. В нем — слава предков и гордость их достойных преемников. Да! Род Мамиконянов имеет право гордиться этим мечом, который всегда во времена испытаний, пережитых нашим отечеством, являлся их защитником. Во дни Трдата этот меч уничтожал храбрый род князей Слкуни, восставших против своего государя и перешедших на сторону врага. В дни Хосрова, сына Трдата, он разил наших извечных врагов — персов. В дни Тирана, сына Хосрова, он был обнажен против самого царя армянского, когда тот стал безжалостно уничтожать малолетних детей нахараров. В дни же нашего несчастного царя Аршака, сына Тирана, этот меч, Мушег, в руке твоего отца, не раз поражал многочисленное войско Шапуха. Меч оставался незапятнанным. Никогда ни измена, ни трусость не касались его. В этом величие Мамиконянов. Этот меч всегда, был беспристрастен как к чужим, так и к родным, Твой отец, Мушег, этим мечом зарубил своего брага Вардана, изменившего родине. Мужество, справедливость, защита униженных и скорбящих — вот высокий девиз этого, доблестного меча. Твой отец, Мушег, пал жертвой своей горячей любви к родине. После его гибели тебе, достойному сыну его, подобает носить этот меч и стать во главе армянских войск. Беда приближается. Скорбные стоны, угнетенной родины призывают тебя, Мушег, взяться за оружие, в котором родина найдет свое спасение. Ты так храбр и предан, что оправдаешь надежды родины.
С глубоким чувством грусти принял благородный юноша меч своих предков.
— Я считаю себя самым несчастным в нашем роду, беря в руки этот меч. Мои предки сражались этим мечом против чужеземцев, а я принужден поднять его на своих близких. Неприятельские войска ведет мой дядя.
Но, да будет благословенна воля всевышнего, да придаст он силу моей руке, и поможет мне этим мечом очистить наш славный род от позора, которым собирается его покрыть мой родич…
До этой минуты лицо Самвела сияло от радости, но, услышав последние слова, он помрачнел. Намеки Мушега относились к его отцу. Саак заметил волнение несчастного юноши и, обратившись к нему, спросил:
— Разве ты не сделал бы того же, что Мушег?
— Сделал бы и сделаю больше, — ответил Самвел с горечью.
— Итак, все решено, — сказал Саак, — теперь приступим к делу.
Благородный Партев окинул взором сообщников и продолжал:
— Самвел прав, мы должны действовать от имени армянской царицы и, по ее велению, двинуть нахараров и народ. Имея в виду, что это необходимо, я еще до своего приезда в Тарон повидался с царицею в Вагаршапате. Она более, чем мы все, горит желанием спасти Армению. Она дала нам право располагать всей царской казной, ее собственным имуществом и даже своими драгоценностями. Царица вручила мне свой перстень для наложения печати на приказах.