Самые громкие выстрелы в истории и знаменитые террористы

Млечин Леонид Михайлович

Командир эсеровского отряда Дмитрий Попов после подавления мятежа несколько месяцев скрывался в Москве. В конце года по поручению ЦК своей партии уехал в Харьков. Под другой фамилией служил на Украине в Красной армии. В 1919 году вступил в партию анархистов и присоединился к Махно, стал у Нестора Ивановича членом Реввоенсовета армии. Осенью 1920 года Махно поручил ему вести переговоры с большевиками о совместных действиях против белой армии генерала Петра Николаевича Врангеля.

В удобный момент чекисты арестовали Попова и отправили в Москву. На Лубянке его допрашивали – и не только относительно июльских событий. Мартын Лацис передал следователю

указание Дзержинского: «Попова держать до более подходящего момента, до ликвидации Махно, выжимая из него все сведения». Весной 1921 года его расстреляли. Уже в наши дни генеральная прокуратура России установила: «Материалов о преступной деятельности Попова, которая бы повлекла за собой высшую меру социальной защиты (расстрел), в деле не имеется. На Попова Дмитрия Ивановича распространяется действие закона «О реабилитации жертв политических репрессий».

Дзержинский приказал найти и арестовать его заместителя Вячеслава Александровича. Его сразу же, днем 7 июля, допросили. Он заявил:

– Все, что я сделал, я сделал согласно постановлению Центрального комитета партии левых социалистов-революционеров. Отвечать на задаваемые мне вопросы я считаю морально недопустимым и отказываюсь.

Три следователя ВЧК тут же составили заключение по его делу. Вечером 7 июля смертный приговор был утвержден. Через день, в ночь на 9 июля, его расстреляли. Дзержинский очень торопился. Думал, видимо, что придется освободить Александровича, но не хотел этого.

Александра Михайловна Коллонтай пыталась вступиться за «Славушку». Но Дзержинский сказал, что его уже расстреляли, как и еще двенадцать чекистов из отряда Дмитрия Попова.

Александра Михайловна записала в дневнике:

«Провела бессонную ночь. Нет больше нашего Славушки. Ведь он безумно хотел своим выстрелом разбудить немецкий пролетариат от пассивности и развязать революцию в Германии… Под утро мы вышли на улицу. Светлая, бело-сизая ночь, любимая ночь в любимейшем городе, переходила в день, но Славушки уже нет и не будет. Милый мой Исаакиевский собор. Зеленый скверик. Пока пустынно. Скоро город заполнится спешащими по делам людьми. Кто и что для них Славушка? А ведь он жил и страдал за них!»

Коллонтай написала об Александровиче статью в «Правду»:

«Даже Троцкий признал, что Александрович умер мужественной смертью как истинный революционер. Значит, есть что-то, что заставляет склонить голову перед его светлой памятью…

Его заветная мечта сбылась: он умирал, как не раз говорил мне, с верой, что гибнет за свои принципы… Пусть мы и осуждаем террор, но моральный облик тех, кто беззаветно, во имя идеи интернациональной солидарности и ускорения мировой революции, пожертвовал собою, остается чистым и незапятнанным. Такие бойцы навсегда с нами».

Статью не опубликовали.

В 1998 году Вячеслава Александровича Александровича реабилитировали. Генеральная прокуратура России установила: «Доказательств совершения Александровичем каких-либо противоправных действий против советской власти и революции в деле не имеется. Сведений о подготовке террористического акта над Мирбахом Александрович не имел, а заверение удостоверения от имени Дзержинского, дающее полномочия Блюмкину и Андрееву на аудиенцию у посла Мирбаха, не может служить основанием для привлечения Александровича к уголовной ответственности и его осуждению».

Убийцы немецкого посла Яков Блюмкин и Николай Андреев бежали на Украину, где левые эсеры тоже действовали активно. Блюмкин же принимал участие в неудачной попытке

уничтожить главу украинской державы гетмана Павла Петровича Скоропадского.

Николай Андреев заболел на Украине сыпным тифом и умер. Яков Блюмкин весной девятнадцатого вернулся в Москву и пришел с повинной в ВЧК.

На суде Блюмкин объяснил, почему он убил Мирбаха:

«Я противник сепаратного мира с Германией и думаю, что мы обязаны сорвать этот постыдный для России мир… Но кроме общих и принципиальных побуждений на этот акт толкают меня и другие побуждения. Черносотенцы-антисемиты с начала войны обвиняли евреев в германофильстве, а сейчас возлагают на евреев ответственность за большевистскую политику и сепаратный мир с немцами. Поэтому протест еврея против предательства России и союзников большевиками в Брест-Литовске представляет особое значение. Я как еврей и социалист взял на себя свершение акта, являющегося этим протестом».

Брестский мир был уже забыт, в Германии произошла революция, левые эсеры были подавлены, о графе Мирбахе никто не сожалел. 19 мая 1919 года Блюмкина реабилитировали. Он служил на Южном фронте, учился в Военной академии РККА и работал в секретариате наркома по военным и морским делам Троцкого.

В двадцать третьем его вернули в органы госбезопасности. На сей раз определили в иностранный отдел ОГПУ, то есть в разведку… У него было множество друзей в литературных кругах – он водил компанию с автором «Конармии» Исааком Бабелем, и среди работников Коминтерна, которые им искренне восхищались.

«Я знал и любил Якова Григорьевича Блюмкина, – писал агент Коминтерна Виктор Серж (настоящее имя – Виктор Львович Кибальчич). – Высокий, костистый, мужественный, с гордым профилем древнеизраильского воина, он занимал тогда соседний с наркомом иностранных дел Чичериным ледяной номер в гостинице «Метрополь». Он готовился отправиться на Восток для выполнения тайных заданий».

Сначала Блюмкина командировали в Улан-Батор – инструктором Государственной внутренней охраны Монголии. Но за самоуправство отозвали и в октябре двадцать восьмого года отправили нелегальным резидентом внешней разведки в Турцию – на его погибель.

Вокруг его работы в Константинополе ходит множеством слухов, но резидентом внешней разведки Блюмкин пробыл всего год. Много сделать он не успел. Один из коллег уверял, что в Палестине у него был всего один агент – хозяин пекарни в Яффе.

Карьера Блюмкина закончилась, когда в Константинополе он тайно встретился с высланным из страны Троцким, согласился отвести в Москву письма и повидать прежних сторонников Льва Давидовича.

Приехав в Москву после долгого отсутствия, он не понимал сути происшедших в стране перемен. Для него Троцкий и его соратники были недавними руководителями партии, которые разошлись во мнениях с большинством, но не стали от этого врагами. За свою наивность Блюмкин был жестоко наказан. Он стал рассказывать близким людям о беседе с Троцким. В том числе – сотруднице иностранного отдела Елизавете Юльевне

Горской. На следующий день она информировала начальство.

Во время следующей встречи с Горской на улице возле Казанского вокзала пятнадцатого октября 1929 года Блюмкина арестовали.

Сталин обошелся без суда. Пятого ноября политбюро приняло решение:

«а) Поставить на вид ОГПУ, что оно не сумело в свое время открыть и ликвидировать изменническую антисоветскую работу Блюмкина.

б) Блюмкина арестовать.

в) Поручить ОГПУ установить точно характер поведения Горской».