Самые красивые корабли
Шрифт:
— Хорошо! — не выдержав, крикнула она старику.
Тототто или услышал, или по движению губ догадался что девочка с ним разговаривает. Он строго кольнул ее взглядом блестящих от слез зрачков.
Самолет делал круг за кругом. Торосистое море сменялось ровной гладью лагуны, мелькала коса с пятнами яранг, с черными точками людей, задравших кверху головы.
Тынэна не заметила снижения самолета. Она почувствовала толчок и увидела заснеженную лагуну, поднявшуюся справа и слева от себя. Люди уже не казались точками: они бежали и размахивали руками.
Самолет подрулил к стоянке, пропеллер замер, и вдруг наступила
— Приехали! — весело сказал летчик и с усилием вытянул из тесной кабины свое плотное тело.
Шаман моргал, стряхивая с редких ресниц слезинки. Тынэна выскочила из самолета и легко спрыгнула на снег.
— Не страшно было? — спросил летчик.
— Нет! — задорно тряхнув головой, ответила Тынэна. — Хотелось петь.
— Вот и надо было петь! — сказал летчик.
Люди подходили и разглядывали Тынэну так, будто она вернулась из далекого путешествия и стала другой.
— Теперь ты не Тынэна, а Ринэна, — многозначительно сказал Кукы и пояснил летчику. — Летающая, значит.
Тототто выбирался из самолета долго и с трудом. Летчик подскочил, чтобы помочь ему, но старик сердито махнул рукой:
— Я сам.
Шаман скатился по покатому крылу и ступил на снег. Некоторое время он стоял, покачиваясь на тонких кривых ногах, и моргал.
— Каково там, на небе? — спрашивали его люди.
— На небе? — хрипло переспросил старик, хотел сделать шаг, но вдруг рухнул на колени.
Кукы подбежал к нему, но шаман сам встал, обвел собравшихся сосредоточенным взглядом и громко произнес:
— Пустота там. Один ветер.
И побрел к своей яранге.
Люди снова обратились к девочке, и уж в который раз ей пришлось отвечать, что на самолете нисколечко не страшно, только ветер острый.
— Выходит, там ничего интересного нет? — разочарованно протянул председатель Кукы.
— Нет, там очень хорошо, очень интересно! — возразила Тынэна.
Ей трудно было все рассказать, не хватало слов описать чувство великой свободы в полете. Ни с чем невозможно было сравнить радость, которая охватывает человека, соперничающего скоростью с ветром.
Улетели самолеты. Утихло оживление в далеком селении на берегу Ледовитого океана. Жизнь снова вошла в размеренную колею, и даже мигание разноцветных огоньков в радиорубке Люды стало спокойнее.
Нымнымцы услышали по радио, как страна встречала челюскинцев, потом узнали, что правительство решило подарить селению за участие в спасении челюскинцев новое здание школы. По такому случаю председатель Кукы созвал собрание и долго говорил о том, что новая жизнь совсем не то, что старая.
— Раньше, когда ты помогал человеку в беде, никто такого не замечал, — ораторствовал Кукы. — А что сделала Советская власть? Советская власть сделала так: помог другому — получай награду. Разве такое могло быть при старой жизни?
— Не могло быть! — отвечали хором собравшиеся жители Нымныма.
— Разве могла простая чукотская сирота Тынэна летать вместе с шаманом на самолете? — вопрошал Кукы.
— Не могла! — эхом отзывались люди.
Темными долгими вечерами Тынэна вспоминала блестящее холодное крыло самолета, улыбку летчика. Сердце щемило, как на высоких длинных качелях, и думалось так, как думается тяжелой холодной зимой о будущей весне, о том,
И когда уже прошло много лет и самолеты стали привычными на чукотской земле, Тынэна все не могла без волнения вспоминать свой первый полет, и в душе рождались картины оставленных далеко позади счастливых дней и новый свет, озаривший счастьем и радостью жизнь маленькой, очень одинокой девочки Тынэны.
Уходили в море вельботы. Они исчезали в далеком синем мареве, растворяясь, как белые кусочки сахара на дне кружки с горячим чаем.
В тихие, безветренные дни до селения долетали отзвуки выстрелов.
На горизонте темнели дымки проходящих кораблей. Корабли шли мимо Нымныма. Иногда этих дымков было фазу несколько, и тогда люди знающие говорили:
— Караван идет.
Тынэна сидела на берегу моря и читала книги. Она всегда приходила на свое любимое место — бугорок, покрытый сверху крупным чистым песком. Тихое дуновение шевелило страницы книги, развевало тонкие пушистые волосы, а мысль бежала по строчкам в далекие земли и страны, забиралась в чужие жилища, бродила по залам королевских замков, по улицам прекрасных городов, проходила лесами и полями, входила в избы русских крестьян, в хижины жителей жарких стран, вселялась в сердца счастливых и обездоленных. Порой чувство отрешенности от всего окружающего было таким сильным, что, даже оторвавшись от страниц книги, Тынэна долго не могла вернуться к самой себе; у нее бывало такое ощущение, будто она смотрит на себя со стороны: сидит девочка на берегу моря и мечтательно смотрит на проходящие корабли.
К вечеру с промысла возвращались вельботы. Они возникали белыми пятнышками, постепенно превращаясь в суда, погруженные в воду по самую кромку бортов.
На берег спускались люди. Вместе с ними сбегали стаи собаки возбужденно носились вдоль прибойной черты, облизываясь и лая на приближающиеся вельботы.
Моржовые туши лежали на крупной гальке вверх клыками, раскинув в стороны ласты. Вокруг них копошились мужчины и женщины, а дети оттаскивали в стороны отрезанные куски, кидали собакам требуху.
Низко носились чайки и жалобно кричали, выпрашивая подачку. Когда кто-нибудь кидал в воду мясо, стая мгновенно бросалась на красное пятно, начиналась птичья драка, летели перья, и воздух звенел от чаячьего стона.
Тынэна таскала в кожаных мешках мясо и жир, срезала пласты сала с моржовой кожи, мастерила кымгыты — рулеты из моржового мяса.
Морж целиком шел на службу человеку. Голова с клыками доставалась охотникам по очереди: зубы и клыки — большая ценность. Кожа шла на покрышки для жилищ и байдар. Из кишок, очищенных от жира и высушенных на солнце, шились непромокаемые охотничьи плащи, мясо шло в пищу людям и собакам, жир согревал и освещал полог, даже моржовый желудок имел свое назначение. Его долго сушили на солнце, пока он не становился тонким и прозрачным. Потом его мочили в воде и натягивали на желтые деревянные обручи. Снова высохнув на солнце, он служил на празднествах и шаманских камланиях. Бубны, обтянутые кожей моржового желудка, рокотали громом морского прибоя, сочный и раскатистый звук поднимался высоко в небо, отражался от скалистых кряжей, от остроконечных горных вершин. В ненастные дни на священных камнях собирались певцы и танцоры.