Самые знаменитые истории любви войны 1812 года
Шрифт:
В Неаполе в это время Каролина продолжала убеждать своего мужа прекратить пороть горячку.
— Как ты не понимаешь, — увещевала она, — что после того, как Наполеон оказался на свободе, наш с тобой трон находится под угрозой. Особенно если ты не утихомиришься, как, собственно, сам Наполеон тебе и рекомендовал, и не займешь позицию нейтралитета!
— Поговорим о чем-нибудь другом, дорогая! — только и отвечал ей Мюрат, не отрываясь от разложенных перед ним карт Италии с нарисованными на них красными и синими стрелками. Так всегда делал император, когда разрабатывал свои гениальные операции.
По словам одного
Но если в голову упрямого гасконца приходила какая-то мысль, выбить ее оттуда не представлялось никакой возможности. Не встретив почти никакого сопротивления, он занял Рим и расположил свою головную квартиру в Анконе. Затем он зачем-то разделил свою и без того не самую мощную армию на две части: одна осталась в Вечном городе, а другая во главе с самим королем двинулась на север.
30 марта Мюрат с этой частью своей армии уже был в Римини, небольшом городке на побережье Адриатического моря.
Достигнув высшей степени экзальтации, он говорил Жерому Бонапарту, приехавшему из Триеста:
— Мне плевать на то, что делает император! Я не знаю, вошел он в Париж или нет. В любом случае, Италия поднимается, она даст мне армию в сто пятьдесят тысяч человек, с которой мне никто не будет страшен.
Повернув на северо-запад, 1 апреля 1815 года Мюрат занял Болонью, а 4 апреля — Модену. Беспрепятственное продвижение буквально опьянило маршала: его войска уже практически вышли к берегам реки По.
На самом деле все обстояло не так блестяще, как казалось Мюрату. Оправившись от первоначального изумления, австрийцы собрались с силами и перешли в контратаку в направлении Болоньи, угрожая обойти неаполитанцев с тыла. Прикрывать фронт протяженностью почти в 50 кмс теми силами, которыми располагал Мюрат, было просто нереально. Кроме того, «первый же контрудар австрийцев превратил армию Мюрата в толпу дезертиров».
Если говорить в двух словах, то происходило следующее: на Болонью двинулся авангард австрийской армии под командованием генерала Адама фон Нойпперга (11 000 человек), войска же фельдмаршала Винцента Бианки (12 000 человек) пошли на Флоренцию. Оказавшись перед угрозой окружения, Мюрат начал отступать. Он наивно предложил австрийцам перемирие; ему дали понять, что ни о каком перемирии не может быть и речи.
Каролина в это время делала все возможное, чтобы поднять боевой дух неаполитанцев.
Мюрат же тем временем ускорил отступление и вскоре занял позицию у Толентино, сочтя ее наиболее удачной для обороны. В этом месте узкое дефиле между Апеннинами и морем пересекает река Потенца. Он хотел, как это обычно делал Наполеон, разделить австрийские армии и разбить их поодиночке. Но он не был Наполеоном, и у него ничего не получилось.
После разгрома его армия в панике побежала, а генерал д’ Акино начал умолять Мюрата отречься.
18 мая 1815 года Мюрат с эскортом из четырех польских улан прискакал в Неаполь. Там он провел последнюю ночь с Каролиной.
— Мадам, не удивляйтесь, что видите меня живым,
Больше они друг друга не увидят. На следующий день Мюрат бежал с зашитыми под подкладку бриллиантами, а Каролина осталась ждать прихода союзников.
22 мая австрийский генерал Нойпперг въехал в Неаполь и бесцеремонно заявил Каролине, что ее решено в качестве пленницы интернировать в Триест.
В результате Каролина покинула Неаполь 25 мая 1815 года, а Нойпперг доложил в Вену, что в заложницы взята королева, «которая для своей страны в большей степени король, чем ее идиот-супруг».
Мюрат принял смерть так же экстравагантно, как и жил. Он бежал из Неаполя, переодевшись матросом, на корабле «Санта Катерина» и 25 мая 1815 года добрался до Франции. Однако Наполеон отказался принять его услуги и сам не пошел к нему на помощь.
После поражения Наполеона при Ватерлоо Мюрат скрывался в окрестностях Тулона. За его голову была назначена награда в 24 000 франков. По всей территории Франции начался «белый террор».
Мюрат нашел себе убежище на Корсике, но потом вдруг решил, что ему срочно нужно быть в Неаполе.
— Неаполь! Неаполь! Мне нужно в Неаполь! — кричал он. — Там у меня много сторонников в народе и в армии!
Как пишет историк В. Н. Шиканов, Мюрату в голову пришла «сумасбродная идея устроить собственное возвращение с острова Эльба».
«К сожалению, он не только неправильно выбрал момент, но и неверно оценил два фактора: характер неаполитанцев и свою собственную популярность».
В самом деле, наивно было полагать, что его бывшие подданные с нетерпением ждут его возвращения. К тому же буря разметала его лодки, и он остался один с 26 офицерами и солдатами. С такой «мощной армией» Мюрат безрассудно высадился в порту Пиццо в Калабрии. Но прямо на берегу группа крестьян захватила его и отволокла в полицию.
Его судил трибунал, возглавляемый штабным адъютантом Фазуло, некогда служившим у Мюрата, и «вердикт был заранее предрешен».
Находясь за решеткой, Мюрат написал последнее письмо жене:
«Любезная моя Каролина,
настал мой последний час, через несколько мгновений жизнь моя оборвется, а у тебя не станет супруга. Никогда не забывай: на моей жизни нет ни малейшего пятна несправедливости. Прощайте дети мои, Ашилль, Летиция, Люсьен и Луиза. Предстаньте перед миром достойными меня. Я оставляю вас без королевства и без состояния, среди моих многочисленных врагов; так держитесь же все время вместе, покажите свое превосходство над постигшей вас судьбой, думайте о том, кто вы есть и кем вы были, и Господь благословит вас. Не проклинайте память обо мне. Я свидетельствую, что самым большим несчастьем последних минут моей жизни стало умереть вдали от моих детей».
13 октября 1815 года Мюрат был расстрелян.
Он «оставался гасконцем вплоть до самого последнего момента».
Это значит, что он погиб «картинно храбро. Вся его жизнь была большой позой, и он принимал позы до последнего момента. Когда ему предложили завязать глаза, он отказался от повязки в лучших традициях поведения героя перед расстрелом. Потом попросил: “Пощадите лицо, цельтесь в сердце!” Это была последняя вспышка огня, у которого он грелся уже сорок восемь лет».