Самые знаменитые произведения писателя в одном томе
Шрифт:
– Поразительно! – Гаррет нагнулся, чтобы лучше видеть.
В нише, тряся восковыми руками над оранжево-голубыми картами, сидела старая ведьма. Она вздернула голову и зашипела беззубым ртом на Гаррета, постукивая пальцем по засаленным картам.
– Смерть! – крикнула она.
– Вот именно такие вещи я и подразумевал… – сказал Гаррет. – Весьма предосудительно!
– Я разрешу вам лично сжечь ее.
– В самом деле? – Гаррет просиял. Но тут же нахмурился. – Вы так легко об этом говорите.
– Для меня достаточно было устроить все это. Чтобы я мог сказать, что добился своего. В современном скептическом мире воссоздал средневековую атмосферу.
– Я
Гаррет смотрел – мимо него проплывало в воздухе, шелестя и шепча, легкое облачко, которое приняло облик прекрасной призрачной женщины. В дальнем конце сырого коридора гудела какая-то машина. Как сахарная вата из центрифуги, оттуда ползла и расплывалась по безмолвным залам бормочущая мгла.
Невесть откуда возникла обезьяна.
– Кыш! – крикнул Гаррет.
– Не бойтесь. – Стендаль похлопал животное по черной груди. – Это робот. Медный скелет и так далее, как и ведьма. Вот!
Он взъерошил мех обезьяны, блеснул металлический корпус.
– Вижу. – Гаррет протянул робкую руку, потрепал робота. – Но к чему это, мистер Стендаль, в чем смысл всего этого? Что вас довело?..
– Бюрократия, мистер Гаррет. Но мне некогда объяснять. Властям и без того скоро все будет ясно. – Он кивнул обезьяне. – Пора. Давай.
Обезьяна убила мистера Гаррета.
– Почти готово, Пайкс?
Пайкс оторвал взгляд от стола.
– Да, сэр.
– Отличная работа.
– Даром хлеб не едим, мистер Стендаль, – тихо ответил Пайкс; приподняв упругое веко робота, он вставил стеклянное глазное яблоко и ловко прикрепил к нему каучуковые мышцы. – Так…
– Вылитый мистер Гаррет.
– А с ним что делать, сэр? – Пайкс кивком головы указал на каменную плиту, где лежал настоящий мертвый Гаррет.
– Лучше всего сжечь, Пайкс. На что нам два мистера Гаррета, верно?
Пайкс подтащил Гаррета к кирпичному мусоросжигателю.
– Всего хорошего.
Он втолкнул мистера Гаррета внутрь и захлопнул дверку.
Стендаль обратился к роботу Гаррету:
– Вам ясно ваше задание, Гаррет?
– Да, сэр. – Робот приподнялся и сел. – Я должен вернуться в Управление Нравственного Климата. Представить дополнительный доклад. Оттянуть операцию самое малое на сорок восемь часов. Сказать, что мне нужно провести более обстоятельное расследование.
– Правильно, Гаррет. Желаю успеха.
Робот поспешно прошел к ракете Гаррета, поднялся в нее и улетел.
Стендаль повернулся.
– Ну, Пайкс, теперь разошлем оставшиеся приглашения на сегодняшний вечер. Полагаю, будет весело. Как вы думаете?
– Учитывая, что мы ждали двадцать лет, – даже очень весело!
Они подмигнули друг другу.
Ровно семь. Стендаль взглянул на часы. Теперь уж недолго. Он сидел в кресле и вертел в руке рюмку с хересом. Над ним, меж дубовых балок, попискивали, сверкая глазками, летучие мыши – тонкие медные скелетики, обтянутые резиновой плотью. Он поднял рюмку, приветствуя их:
– За наш успех.
Откинулся назад, сомкнул веки и мысленно проверил все с начала. Уж отведет он душу на старости лет… Отомстит этому антисептическому правительству за расправу с литературой, за костры. Годами копился гнев, копилась ненависть… И в оцепенелой душе исподволь, медленно зрел замысел. Так было до того дня три года назад, когда он встретил Пайкса.
Именно Пайкса. Пайкса, ожесточенная душа которого была как обугленный черный колодец, наполненный едкой кислотой. Кто такой Пайкс? Величайший из них всех, только и всего! Пайкс – человек с тысячами личин, фурия, дым, голубой туман, седой
Бедняга Пайкс – невероятный, обезоруженный Пайкс! Что ты чувствовал в тот вечер, когда они конфисковали твои фильмы, вырывали, вытягивали, подобно внутренностям, кольца пленки из кинокамеры, из твоего чрева, хватали, комкали, бросали в печь, сжигали? Было ли это так же больно, как потерять, ничего не получив взамен, пятьдесят тысяч книг? Да. Да. Стендаль почувствовал, как руки его холодеют от каменной ярости. И вот однажды – что может быть естественнее – они встретились и заговорили, и разговоры их растянулись на бессчетные ночи, как не было счета и чашкам кофе, и из потока слов и горького настоя родился Дом Эшера.
Гулкий звон церковного колокола. Начался съезд гостей.
Улыбаясь, он пошел встретить их.
Роботы ждали – взрослые, без воспоминаний детства. Ждали роботы в зеленых шелках цвета лесных озер, в шелках цвета лягушки и папоротника. Ждали роботы с желтыми волосами цвета песка и солнца. Роботы лежали, смазанные, с трубчатыми костями из бронзы в желатине. В гробах для неживых и немертвых, в дощатых ящиках маятники ждали, когда их толкнут. Стоял запах смазки и латунной стружки. Стояла гробовая тишина. Роботы – обоего пола, но бесполые. С лицами, не безликие, заимствовавшие у человека все, кроме человечности, роботы смотрели в упор на прошитые гвоздями крышки ящиков с надписью «Франкоборт», пребывая в небытии, которое смертью не назовешь, потому что ему не предшествовала жизнь… Но вот громко взвизгнули гвозди. Одна за другой поднимаются крышки. По ящикам мечутся тени, стиснутая рукой масленка брызжет машинным маслом. Тихонько затикал один механизм, пущенный в ход. Еще один, еще, и вот уже застрекотало все кругом, как в огромном часовом магазине. Каменные глаза раздвинули резиновые веки. Затрепетали ноздри. Встали на ноги роботы, покрытые обезьяньей шерстью и мехом белого кролика. Близнецы Твидлдам и Твидлди, Телячья Голова, Соня, бледные утопленники – соль и зыбкие водоросли вместо плоти, посиневшие висельники с закатившимися глазами цвета устриц, создания из льда и сверкающей мишуры, глиняные карлики и коричневые эльфы, Тик-так, Страшила, Санта-Клаус в облаке искусственной метели, Синяя Борода – бакенбарды словно пламя ацетиленовой горелки. Поплыли клубы серного дыма с языками зеленого огня, и, будто изваянный из глыбы чешуйчатого змеевика, дракон с пылающей жаровней в брюхе протиснулся через дверь: вой, стук, рев, тишина, рывок, поворот… Тысячи крышек снова захлопнулись. Часовой магазин двинулся на Дом Эшера. Ночь колдовства началась.
На усадьбу повеяло теплом. Прожигая небо, превращая осень в весну, прибывали ракеты гостей.
Из ракет выходили мужчины в вечерних костюмах, за ними следовали женщины с замысловатейшими прическами.
– Вот он какой, Эшер!
– А где же дверь?
И тут появился Стендаль. Женщины смеялись и болтали. Мистер Стендаль поднял руку, прося тишины. Потом повернулся, обратил взгляд к окну высоко в стене замка и крикнул:
Рапунцель, Рапунцель, проснись,Спусти свои косоньки вниз.