Самые знаменитые реформаторы России
Шрифт:
Мы привлекли авторитет Ключевского и Чаадаева, чтобы подчеркнуть значение укоренившихся в сознании людей обрядов и пагубность волевого отрицания их. Для человека, привыкшего к определенным обрядам, перешедшим к нему от предков, малосущественным являлось — а что и как там у греков, нынешних и древних.
Но причина раскола заключалась не только и не столько в разном понимании церковных обрядов, сколько в нетерпимости Никона к противодействию его начинаниям, его, если так можно выразиться, диктатуре. В преследовании оппонентов, осмелившихся возражать.
Когда Иван Неронов покорился ему, Никон сказал о старых и исправленных книгах: «…и те и другие добры;
Однако и его столь жесткая, бескомпромиссная позиция объясняется не радикализмом и фанатизмом только или дурным характером. Дело было в другом. Идея о том, что Москва — Третий Рим, — уже к тому времени основательно усвоилась русским обществом. Московский патриарх занимал еще в некотором роде подчиненное положение по сравнению с другими православными патриархами — константинопольским, антиохийским, александрийским; он не являлся патриархом вселенским. А ему хотелось быть не только равным среди других патриархов, а над ними. К тому подвигали как упрочившееся положение Московского государства, так и то, что оно взяло на себя содержание восточных патриархов. Так что непомерные притязания Никона являлись следствием не только его чрезвычайных амбиций, но и объективно сложившихся к тому времени условий. Но он не мог рассчитывать стать вселенским православным патриархом, имея в собственном приходе, то есть в Московском государстве, столь существенные обрядовые отличия от, как он считал, первоначально установленных. И он начал железной рукой диктатора подгонять русские порядки под мировые стандарты. По сути дела, всему русскому обществу, как бы не знавшему даже — как молиться, наносилось оскорбление, в то время как у русских были основания упрекнуть в незнании восточных патриархов, опираясь на авторитет которых Никон и изменял обряды. Сказанное подтверждается диалогом между Аввакумом и патриархами, судившими его в 1667 г.
Патриархи: «Ты упрям, протопоп: вся наша Палестина, и сербы, и албанцы, и римляне, и ляхи — все тремя перстами крестятся; один ты упорно стоишь на своем и крестишься двумя перстами; так не подобает».
Аввакум: «Вселенские учители! Рим давно пал, и ляхи с ним же погибли, до конца остались врагами христианам; да и у вас православие пестро, от насилия турского Махмета немощны вы стали и впредь приезжайте к нам учиться; у нас божией благодатью самодержавия и до Никона-отступника православие было чисто и непорочно и церковь безмятежна».
Трудно возразить против такой логики Аввакума и его сторонников, восставших, возможно, не столько против обрядов, сколько против оскорбления национального достоинства и религиозных чувств.
Ну и, конечно, методы, которыми Никон и помогавший ему царь приобщали людей к новым обрядам, дают повод для сравнения с российской революцией, когда новая идеология внедрялась огнем и мечом. Патриарх Никон действовал по-большевистски, и его следует считать главным виновником последовавшего после реформы раскола.
Большинство священнослужителей, кто с колебаниями, кто без, кто по убеждениям, а кто идя на сделку с совестью, признало новые порядки. А многие не подчинились церковному руководству и светской власти. Они вошли в историю как непримиримые борцы за старую веру. Наибольшую известность получил уже не однажды упомянутый нами протопоп Аввакум, что объясняется не только его действиями на поприще раскола, но и талантом писателя и страстного
Отношение Аввакума к царю и патриарху претерпело перемены от любви до взаимной, не поддающейся измерению и описанию ненависти. Он был дважды обласкан царем, заступившимся за него, защитившим от гонителей. Был направлен им протопопом Юрьевца-Повольского. Но слишком круто взялся за утверждение благочестия новый протопоп. Слишком ревностно стал искоренять пороки, слишком подолгу заставлял молиться, отрывая людей от дел и отдыха. И двух месяцев не выдержали жители города, взбунтовались, избили его. Отправился Аввакум в Москву — опять искать защиты и справедливости, но не поняли его там. Однако в Юрьевец он не вернулся, из Москвы его не выгнали. Когда Аввакум восстал против никонианских преобразований, врагом его сделался и Алексей Михайлович.
Все время гонимый, он обращался к царю, то угрожая и проклиная, то пытаясь воздействовать на него убеждением. В первых посланиях протопопа — надежда, хотя тон и поучительный: «Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным; не унижай его и в церкви, и в дому, и в пословицах». Далее тон меняется: «А ты, миленькой, посмотри-тко в пазуху-то у себя, царь христианской! Всех ли христиан тех любишь? Перестань-ко ты нас мучить тово! Возьми еретиков тех, погубивших душу свою, и пережги их, скверных собак, латынников и жидов, а нас распусти, природных своих. Право, будет хорошо. Меня хотя и не замай в земле той до смерти моей; иных тех распусти».
Аввакум пережил царя. Но и после смерти нет у него христианского прощения и смирения. Ненависть клокочет в мятежном протопопе. Он просит сыновей своих осквернить царскую гробницу, «дехтем марать» ее. Только в аду видит Аввакум место царю Алексею и злорадствует, рисуя картины его там пребывания: «А мучитель ревет в жюпеле огня. Навось тебе столовыя… пироги, и меды сладкие, и водка процеженная, с зеленым вином! А есть ли под тобою перина пуховая и возглавия? И евнухи оплакивают твое здоровье, чтобы мухи не кусали великого государя? А как там срать-тово ходишь, спальники ребята подтирают гузно-то в жюпеле том огненном? Бедной, бедной, безумное царишко! Что ты над собою зделал? Ну, сквозь землю пропадай, блядин сын!»
Изругав одного царя, но надеясь на перемены при его преемнике, Аввакум писал из заточения новому царю, Федору Алексеевичу: «А что, государь-царь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илья-пророк, всех перепластал в один день. Не осквернил бы рук своих, но и освятил, чаю. Да воевода бы мне крепкой, умной — князь Юрий Алексеевич Долгорукий. Перво бы Никона того, собаку, рассекли бы начетверо, а потом бы и никониан тех».
Но не внял призывам Аввакума царь Федор. За дерзкие письма в адрес Алексея Михайловича и патриарха Иакима, за рассылаемые письма и обличения после 14-летнего сидения в яме на хлебе и воде он, так и не сломленный и непокоренный, был сожжен в Пустозерске 14 (24) апреля 1682 г., став мучеником в глазах раскольников.
Аввакум по своему характеру, нетерпимости, фанатизму не уступал Никону, а скорее всего превосходил его. По текстам его книг и посланий чувствуется мощь и бескомпромиссность этого человека. Читая одного и другого, понимаешь, каких типов способна рожать Русская земля и какие последствия получаются, когда расколотое общество становится на сторону одного и другого.
Окажись Аввакум во главе церкви, плохо стало бы последователям Никона, а что сделалось бы с русским православием и самой Россией — не скажет никто.