Самый безумный из маршрутов
Шрифт:
Я разбила палатку на берегу Хаусер Крик среди палаток и навесов других незнакомых мне туристов. Некоторые палатки освещались изнутри фонарями золотистого света. Это был небольшой лагерь новых «дальноходов», полных надежд преодолеть маршрут, но я не чувствовала необходимости знакомиться с ними. Каждый из них хотел совершить то же, что и я, но теперь, когда я могла пообщаться с ними вживую, мне этого не хотелось. В черной скученности на каменной плите группа путешественников тихо беседовала, разражаясь взрывами смеха. Я не присоединилась к ним.
В одиночестве я забралась в палатку. Лежа на гладком прохладном нейлоновом полу палатки, я
Я поужинала в палатке крекерами «Уит Синс» и мини-батончиками «Сникерс», понимая, жуя, что мне не следует питаться в месте ночлега, поскольку запахи пищи привлекают к себе диких животных. У меня не было сил почистить зубы, я просто лежала, ощущая спиной прохладный пол палатки. Я подумала, что в эту ночь мне не понадобится спальный мешок. Воздух был теплым. Моя спина расслабилась на земле, покрытой нейлоном, и я жаждала вкусной насыщенной пищи – пломбирного мороженого, стакана холодного шоколадного молока. После изнасилования я жила только на нездоровой пище. Семь юношеских лет поедания куриных грудок и брокколи сейчас показались бессмысленными. Монашескими. Совершенно изнуряющими. Я лежала плашмя на спине, тяжело дышала и жевала фруктовые конфеты «Старберстс», разворачивала одну за другой арбузные «Джолли ранчерс», острые «Атомик файерболлс». Соленые чипсы «Лэйс». Это была нездоровая еда, которую я любила в детстве, но редко ею питалась. Теперь я могла позволить себе все. Моя палатка была безопасной.
Я вытащила рюкзак и порылась среди вещей. Всего одиннадцать фунтов и три унции. Джон Мьюр писал: «Я шел один, мое снаряжение состояло из пары одеял и некоторого количества хлеба и кофе».
Я была поражена новым открытием: мне требовалось так мало. Но из всех не взятых вещей – трусиков, аптечки, запасных батареек, теплой кофты, одной смены одежды, дезодоранта или мыла, даже карты – мне понадобилось захватить губную помаду и новый ажурный лифчик.
Мне нужны были конфеты. Мне нужно было ощущать себя женщиной, быть привлекательной даже здесь, в этом новом мире, где я никого не знала. Особенно здесь. Мне нужны были конфеты из моего детства, все сладости, которые я себе так долго запрещала.
Одиннадцать фунтов и три унции – это было все, что нужно для выживания, и, глядя на все вещи в палатке, которая принадлежала только мне, я знала, что справлюсь. Я пережила Джуниора и не сомневалась, что переживу и это. Я не боялась, что погибну на пути. Я несла очень мало вещей, но здесь была дикая природа, безопасная игровая площадка из летних сезонов моего детства. Я была сильной и разумной,
Я нашла сотовый телефон на дне рюкзака. Я хотела позвонить матери и рассказать ей, что у меня есть вода и кров. И что я была в безопасности. Но сигнала не было, а спутниковый телефон, который она отправила по почте, находился в Уорнер Спрингс, в пяти днях перехода. Я почувствовала себя виноватой; она будет очень беспокоиться и не сможет заснуть этой ночью. Если связи не будет завтра, ей будет очень тревожно. Я свернулась калачиком в палатке. Я представила, как она пытается заснуть далеко в Ньютоне.
Я вытащила свой спальный мешок с наполнителем и залезла внутрь. Я отметила для себя: ночью в пустыне холодно.
Но заснуть я не могла. Мне стало холодно. Я пошарила рукой по холодному полу палатки, нащупывая айпод и надеясь, что старые слова любимых песен передадут мне некоторое тепло. Я представила себе каменистый берег, поездки с мамой на Мыс в конце лета, запах солнцезащитного крема, выброшенных на берег крабов и соленого воздуха. В произвольном порядке звучали Дилан, Спрингстин, старые добрые песни Аврил. Мой плейлист на Тропе Тихоокеанского хребта. В отчаянии я записала все вместе – трек побега.
Глава 6
Неприкаянные призраки
Я проснулась в первое утро, дрожа от холода. Мне было неприятно холодно, несмотря на то, что я свернулась внутри спального мешка, надев всю свою одежду – на самом юге пустыни. Я знала, что температура будет не намного выше в дальнейшем. Я надеялась, что не буду так мерзнуть каждую ночь. Я раскрыла глаза и увидела бледный зеленый свет: это был потолок моей маленькой палатки. Я покрылась гусиной кожей, ногти на руках были сиреневого цвета, воздух был чистым с запахом полыни и пыли, было настолько тихо, что я услышала звон.
Я вышла под бледное небо и в тишине собрала палатку. Алюминиевые стойки палатки блестели на утреннем свете – мороз схватил их. Даже в такой близи от Мексики ночь была по-настоящему холодной. Перед тем как вытянуть стойки, я обвязала руки банданой, чтобы защититься от мороза. Стойки красиво блестели; холодный металл обжигал. Я засунула руки под рубашку и прижала ледяные пальцы к животу. Я втянула в себя воздух, с металлическим лязганьем быстро сложила стержни и засунула их в рюкзак. Я упаковала одиннадцать фунтов вещей в маленький ранец цвета яркого зеленого лайма.
Я отправилась в путь, когда все еще спали.
Солнце выглянуло из-за дальних гор; теперь оно было мутно-бежевого цвета, как штамп на молочном небе, напоминая старую открытку из прошлых лет. Плечи мои чувствовали жар даже через тонкую хлопковую футболку – солнце светило нещадно. Дни и ночи были разными существами.
Я пробегала по следам людей, которые прошли по дороге вчера; следы хорошо сохранились: шахматные отпечатки кроссовок «Найк», следы рисунка в горошек, закручивающегося спиралью. Они отпечатались в пыли, сверкали кристаллами льда и блестели в лучах восходящего солнца. Сильный ветер мог замести их, но было тихо. Все следы направлялись точно на север. Калифорнийская пустыня простирается на тысячу засушенных, пыльных миль, а ТТХ проходит через семьсот из них. Было замечательно думать, что я принадлежу разрозненной группе, идущей по одному пути.