Самый кайф (сборник)
Шрифт:
– Карманники здорово придумали. Человек же всегда в консульство с деньгами идет!
– Ты, евангелист, так и запиши – божество обокрали! Самое интересное, что после Финляндии я собирался в Голландию. И еще куча людей со мной. Покупать завод, чтобы в Питере диски шлепать. Без меня никто ехать не может. Только я разбираюсь в оборудовании. Убытки – страшно считать…
– А Савва? Не убил тебя Савва еще?
Торопила
– Магазин пока заморожен… Ха-ха! За-мо-ро-жен! – веселилось божество из-за выпитого хереса.
Возникли в зале Мастер Жак и его жена Женя. Грач подлетел и спросил снова:
– Пару песен сбацать, а?
Постепенно вечер заплывал в бесконечную и путаную даль – в ней стоял дым коромыслом и было очень громко. Публике хотелось послушать, о чем играют на сцене, но людям и между собой поговорить хотелось. Все кричали друг другу в лица, и Торопила наклонился к моей голове.
– Высокую мы планку с тобой взяли, – сказал. – Очень высокую.
А художница с конфетной фабрики терла пальцами виски и:
– Сейчас я сойду с ума, если они не перестанут грохотать, – стонала.
А Торопила, не обращая внимания на конфетницу:
– Бессмертие и божественная программа. Потрясающе! – говорил. – Выше планку поставить невозможно.
– Так взяли же мы ее. Эту планку, – ответил Торопиле. – Я про планки знаю все. Я эти планки тысячи раз брал и тысячи раз не брал. Я же мастер спорта по прыжкам в высоту с разбега!
– А я в пятом классе перепрыгнула один метр, – сказала конфетница.
Торопила уже вовсю требовал денег, но Жак не дал, и мы отправились на сцену. Наиль из ТРИЛИСТНИКА дал гитары, и мы с Жаком на них заиграли, а я еще и запел для народа. Под песню о Щорсе клубная толпа зашаркала ножками, а под «Дуру» и блюз «Росток» уже вовсю вертела бедрами, жопами, плечами, головами, глазами, спинами и животами…
Когда я вернулся к столу, Торопилы уже не было. То есть он продолжал за столом находиться, но в божестве произошел ряд изменений, сделавших его почти незнакомым, и сперва я не понял, в чем дело. Торопила держал возле уха телефон спутниковой связи и разговаривал с кем-то на небесах. Когда из космоса дали отбой, живой бог уронил аппарат под стол и посмотрел на меня потухшими глазами.
– Что? – заволновался я и не сразу сформулировал вопрос. – Что тебе сказали? Они? Или – он?
На сцене молодежь пела по-английски и громко ударяла по струнам. Слова божества с трудом пробивались сквозь грохот «Гаража».
– Все вернулось, – промычал живой бог, и я вдруг понял, что Тропилло смертельно пьян. – Все вернулось, – повторил он. – Вернулось к тому, что я всегда ненавидел.
Оставалось лишь понять сказанное. За нашим столом возникли
– Боится, что отравлено, – объяснил я блондину.
Тот весело зыркнул голубыми глазами и хлебнул из рюмки. Поскольку моментальной смерти не произошло, живой бог потребовал бутылку целиком, опрокинул ее над рюмочкой, вылив море на клетчатую клеенку, покрывавшую стол.
– Ой-ой! – закричали монголки.
– Не надо проливать! – возмутился голубоглазый.
Табачные облака становились кучевыми, а на сцене барабанщик заколотил изо всех сил. Живой бог оглядел присутствующих и не удивился, увидев банальные рожи смертных людей. И тогда ему стало совсем скучно, захотелось отделиться от мира, стать его другой, амебной, безбрежной, душераздирающей частью. Живой бог Андрей Тропилло опустил голову и тяжелые плечи, покрытые черным лютеранским пиджаком, вздохнул сокрушенно и выдохнул, приблизил лицо, губы к плоскости стола и стал громко пить пролитое с клеенки, словно носорог воду из африканского озера…
Когда я вышел из «Гаража» на 10-ю линию, то обнаружил чистую, почти стеклянную ночь. Из неба хлопья больше не падали. Я пошел к метро, потеряв нить недавних рассуждений. И эта потеря дала мне возможность. Гордыня письма не дает, а когда процесс заканчивается, то можно и извиниться перед всеми. Я много чего наплел про известных и хороших людей, которые могут обидеться, если прочтут; хорошо бы, чтоб не прочли; они же такие обидчивые, я и сам обидчивый, хотя и нет; а наплел я все это не потому, что так хотелось плести, а потому что как-то само плелось, нерасшифрованные импульсы пространства подталкивали. И – только.
Я поднял голову и посмотрел в черную высоту – она стала как чернила. Лучше б под ноги смотрел, под которыми оказался ледок. На ледке я поскользнулся, упал, ё…лея, но взгляда от чернил космоса не отвел. Лежал и вглядывался. Стал различать белые буквы созвездий, ответные глаза – холодные-холодные. И веки. И пудру туманностей. И губы. И шепот долетел в уши. Шепот этот я понимал, хотя и не полностью:
– Всё в кайф. Всё всё равно в кайф. Всё всё равно в кайф вечный. А вечный кайф – это жизнь.
1997–1998
Книга третья. Кайф плюс
В марте 1988 года, почти двадцать лет тому назад, журнал «Нева» опубликовал мою повесть «Кайф». Тираж был фантастическим – 650 тысяч экземпляров. До сих пор, куда ни приеду, везде читали только «Кайф», хотя я опубликовал уже четырнадцать разных книг. На сегодняшний день корпус текстов, который условно можно назвать Большим «Кайфом», включает в себя значительное количество вариантов, куда естественным образом входит и последний опус – «Кайф плюс». В нем я постарался заполнить бреши в прошлом и нарисовать недавнюю историю, доведя ее до лета 2007-го. Что ж, читатель, начни свое нелегкое дело, и ты получишь более и менее satisfaction. А если нет – только позвони, и я немедленно съем свою шляпу!