Самый лучший коммунист

Смолин Павел

Тарковский тем временем продолжал:

— Я не сделал ни одной развлекательной картины и обещаю никогда такой не сделать. Для меня кино — это способ достичь какой-то истины в той максимальной степени, на какую я способен. По моему глубочайшему убеждению, процесс создания фильма не заканчивается после того, как он окончательно смонтирован и подготовлен к прокату. Акт творчества происходит в кинозале в момент просмотра фильма. Поэтому зритель для меня не потребитель моей продукции, не судья, а соучастник творчества, соавтор.

— Не хочет детективы снимать, — вздохнул я. — Вроде вынашивает

какой-то сценарий, во славу высоколобой части Советского кинематографа.

Экран показал двадцатилетнего длинноволосого чувака в джинсовом костюме и с комсомольским значком — так уже давно можно:

— Андрей Арсеньевич, почему ваш «Солярис» выглядит так убого в сравнении с вышедшими ненамного позже «Звездными войнами»?

— Это вот, Николай Александрович, моя целевая аудитория, — умилился я. — Молодые коммунисты нигилистично-материалистического толка с повышенной чистотой понимания. Они видят не кино, но вложенный в него осуществленный труд: в «Звездных войнах» он с экрана аж сочится.

Хохотнув, товарищ Михайлов «срезал»:

— Просто у тебя там роботы и пиу-пиу из бластеров, а у Тарковского — тонкое, высокохудожественное высказывание.

— Все упирается в диалектику, — нагло улыбнулся я.

— «Звездные войны» — это примитивный киноаттракцион, — от всей души харкнул в меня Андрей Арсеньевич. — Они и «Солярис» — совершенно разные фильмы с разными художественными задачами, их нельзя сравнивать. Я и товарищ Ткачев видим мир по-разному, и по фильмам это хорошо видно. Знаете, директор французской кинофирмы, которая купила права на показ моих фильмов, сказал буквально следующее: наступает, мол, время, когда зритель перестает интересоваться макулатурой, дребеденью. Кино как развлечение в тотальном и пошлом смысле слова уже совершенно не может заинтересовать зрителя…

— «Звездные войны» второй месяц собирают полные залы, — заметил комсомолец.

— Думаю, достаточно, — решил товарищ Михайлов и выключил телевизор. — Ты за передачей пришел, правильно?

— Прошу делегировать мне функции худсовета, — попросил я. — Религия — штука тонкая. На меня попы ругаться не станут — я у них кто-то вроде ангела-хранителя, молятся на меня. Товарищей цензоров же могут обвинить в злоупотреблениях и сатанизме. Команду соберу — религиоведы, богословы, сами попы. Со временем выработаем более-менее универсальную «методичку» для оккультных передач.

Ставленнику Андропова, призванному принять на себя порывы «ветра перемен», было все равно:

— Конечно, Сережа.

Пришло время задавать Самый Главный Вопрос:

— А вы Сталина видели?

— Доводилось, — степенно кивнул он. — Человек как человек.

Ясно.

— У меня встречная просьба к тебе есть, — неожиданно заявил он.

— Всегда готов, — отозвался я.

— Пленка из Министерства Обороны пришла, — он открыл ящик стола и достал оттуда упакованную в опечатанный металл бобину. — Оперативная съемка, — ухмыльнулся. — Обыска домов директора Бакинского международного морского порта. Нужно показать лучшие фрагменты с целью бичевания буржуйского образа жизни. Распустились товарищи, — развел руками. — Переродились. При Сталине, уж прости, такого не было.

— Так богатеет страна, — с улыбкой

парировал я. — Как обычно — с перегибами на местах. Это же, простите, азы государственного строительства: проводя чистку и перезапуск политических элит, нужно ослаблять гайки в других сферах, чтобы репрессивный аппарат государства не перегревался. Спасибо, Николай Александрович. Бумаги пришлю попозже.

— До свидания, — пожал он мне руку.

Смотрел я в своей реальности кино, «Смерть Сталина». Понятно, что враки, но насколько враки? Никита Сергеевич, земля ему пухом, подробности аппаратной борьбы унес с собой в могилу. Что-то, конечно, рассказывал, но невнятно и скорее всего вранье. Этот тоже про Кобу рассказывать не хочет, а с деда Паши тоже толку немного: вот, мол, Сталин за столом сидел, а молодой Судоплатов ему докладывал. В архивах рылся, но кто такое в архивы записывать будет? Остается то же, что и раньше — выбрать конспирологию по вкусу и пытаться в нее верить.

* * *

Пленка жгла карман — очень интересно, как жил директор порта — но товарищ Гречко выделил аж десять минут, и они стоили ему многого — страшно представить, сколько работы у Министра обороны в стране, по праву называющей свою армию лучшей в мире.

Одетый в зеленую рубаху с расстегнутой верхней пуговицей и брюки Андрей Антонович сидел за столом, карандашиком делая пометки на заполненных машинописью листах. В спину ему дул установленный на подоконнике открытого окна вентилятор.

— Давайте я вам кондиционер подарю? — предложил я с порога. — Здравствуйте, Андрей Антонович.

— Кондиционеры у нас есть, — отложив карандашик, он поднял на меня приветливый взгляд. — У нас привычки не хватает — сквозняк создает, потом весь нос в соплях. Министрам у нас больничных не положено.

— Слышал тут, — доверительно поведал я, подходя к столу и пожимая руку. — Русский кубик решили адаптировать для армии.

— Ну-ка… — подвинулся поближе Гречко.

— Для прапорщиков и младших офицеров — однотонный.

Министр гоготнул.

— А для старших офицеров — монолитный.

Поржали. А чего нам — соседи по «Потемкину» же, десять минут пешком. В гости, впрочем, ходим редко — график не совпадает.

— Пытаемся старообрядцев отправлять в стройбат, — взял Министр быка за рога. — Но они же и туда идти не хотят! Потакать нельзя — в армии у нас служат все, в кольце врагов живем.

— Рискну напомнить про ядерный щит, — потупился я.

— И что, в армии не служить теперь? Армия, в первую очередь, это школа жизни. Она воспитывает дисциплину и способность переступать через себя. Грубо говоря — внедряет понимание, что «надо» — значит «надо»!

— Я с вами согласен, Андрей Антонович, — кивнул я. — Но дело-то не в старообрядцах. У нас рабочих рук в стране везде не хватает. Особенно — на нижних уровнях квалификации, где, например, нужно репейник на газонах косить. Времена, слава богу, мирные сейчас — целое поколение под мирным небом выросло. Многие товарищи выросли мягкими — до степени, когда перековка через армию только сломает человека. Вот честно, Андрей Антонович — как часто зачмыренный дух получает оружие и вместо караула идет стрелять в дембелей?