Самый лучший комсомолец. Том третий
Шрифт:
— У нас было одно-единственное заветное желание…
Дети перешли на хоровое исполнение:
— Мы хотели хоть раз назвать кого-то «мама» и «папа», и чтобы кто-то назвал нас «мой сын», «моя дочь».
«Соло» мальчик:
— Поэтому мы очень сильно завидовали детям, которым выпало такое счастье.
Хором:
— Но мы больше им не завидуем!
Девочка номер четыре:
— В нашей стране даже если ребенок — сирота, это не значит, что о нём некому позаботиться!
В музыке появились стремительно нарастающие торжественные ноты, и на их пике ребята фанатично закричали:
—
Большая семья у Великого вождя. Трещит симулякр, течь дает. Или это слезы? Да к черту — может так и правильно, дети в постоянно повторяемые слова неизбежно верят и не будут чувствовать себя обделенными.
И они душераздирающе затянули нараспев:
— Он для всех нас единственный отец!
Поаплодировали, и уважаемый Му Хен озабоченно спросил официального спикера нашей плачущей делегации в моем лице:
— Вас расстроило недостаточное усердие воспитанников?
Жесть!
— Что вы, мастерство ребят очень высоко, — вымучив улыбку, покачал я головой. — Просто мы тронуты добротой и великодушием товарища Ким Ир Сена.
Ответ попал в яблочко, и до конца представления экскурсовод больше к нам не приставал.
— Можно мне в посольство? — жалобно попросила Оля, когда мы покинули детдом.
— Езжай, — всей душой завидуя, избавил я ее от дальнейших мучений этого невыносимо-долгого дня. — Моя дорогая подруга впервые в чужой стране, и блеск Пхеньяна ее немного ослепил, — извинился за такую подставу перед Му Хёном.
Он отмазку схавал, и мы отправились дальше, за город — в образцово-показательный корейский колхоз.
Дорога по которой нас везли тоже образцово-показательная, но в проемах между аккуратными домиками нет-нет да мелькали без пяти минут руины, а асфальтировать отходящие от основной артерии дороги никто и не подумал. Не как что-то плохое — здесь как раз тот случай, когда на такое просто нет ресурсов.
Через полчаса достигли цели и миновали табличку с названием населенного пункта. Домики свежепобеленные, с «молчащими» печными трубами — в плюс десять градусов тепла мы здесь не топим. Спешившись у «сельсовета», поздоровались и познакомились с председателем. Первым делом он подвел нас к полированной каменной «стене», изрезанной датами. В центре-сверху — портрет Ким Ир Сена.
— Наш Великий лидер целых девять раз приезжал в наш колхоз, чтобы дать бесценные указания, — похвастался председатель.
Дат и впрямь девять, но хватает и свободного местечка — еще ездить и ездить бедолаге-Киму.
— После выполнения последних указаний по использованию удобрений, урожайность капусты в нашем колхозе выросла в полтора раза! — топорща от усердия глаза, поделился он успехами в битве за урожай.
Помогли не указания, а удобрения — с ними в КНДР тоже все очень плохо, но СССР в меру сил помогает.
Далее посетили образцово-показательный дом с семьей аж из восьми человек, и это без бабушек и дедушек — у нас здесь мать-героиня и счастливый (потому что сыновей аж шестеро) отец.
— Когда Блистательный вождь вошел в наш дом, мы не могли поверить нашему счастью!..
Спасите меня кто-нибудь!
Глава 18
В
— Хорошо, что телепатию еще не придумали, — подмигнул мне товарищ посол, сочувственно похлопав по плечу.
Значит тоже понимает, какая жесть тут творится.
— Это пи*дец, — грустно поддержал я разговор. — Николай Георгиевич, я в пропаганде шарю, и понять для чего она делается могу получше многих. Но то, что они построили здесь — это даже не пропаганда! Они же на нас с жалостью смотрят, словно расписываясь в собственном бессилии обратить недостойных нас в своё чучхе. Просто рассказывают истории о том, как им здесь, под ласковыми лучами Блистательного лидера, славно живется. И тем хуже конечный эффект — будто на другую планету прибыл. Планету счастливый людей! — истерично хохотнув, взял Виталину за руку. — Мы пойдем призрак товарища Ким Ир Сена из головы выбрасывать. Прием пройдет штатно, — успокоив посла, повел девушку в наш номер.
— Когда Мао ловко начал канализировать накопившееся в обществе за годы «большого скачка» недовольство, стравливая хунвейбинов со всеми подряд под предлогом «культурной революции», это было, разумеется, отвратительно, но это я понять могу — он был напуган снятием Хрущева и стремился укрепить собственную власть. А здесь… — вздохнул и махнул рукой, не подобрав слов. — И наша дисседентура еще называет нас авторитарной страной. Да у нас, б*ядь, свобода такая, как нигде в мире нет, если на Красной площади не орать, что Андропов — дебил. Но это уже не борьба с режимом, а банальная клевета — дебилом он не является. Может всех наших недовольных принудительно в образцово-показательную поездку по Северной Корее отправлять? Все познается в сравнении, и я совершенно уверен, что по возвращении число диссидентов сильно уменьшится.
— Успокойся, Сережа, — сжала мою ладонь Вилка.
— Как считаете, дядя Герман? — по мордашке невесты все и так ясно — не нравится в Северной Корее.
— А я не слушал, — развел он руками. — Меня, Сережа, к любым условиям работы натаскивали, так что мне в целом без разницы — в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Главное — выполнить приказ.
А чего я ждал? Повышенного уровня эмпатии? Буду ориентироваться на дядю Германа — стойкий, нордический характер мне не помешает.
Поднялись на этаж, прошли мимо выделенного маме и дочери Кучер «номера», но не тут-то было — дверь открылась, и одетая в этническое кимоно (по магазинам прошлась, пока нас пытали, надо полагать) Диана Викторовна меня окликнула:
— Сережа, Оля как вернулась — так и плачет.
Сука! Не Оля, конечно, а совершенно ненужная нам истерика. Что поделать — маленькая еще.
— Сейчас, — отпустив Виталину, взглядом попросил ее не идти за мной и направился в гости к Кучерам.
Дядя Герман в дополнительных указаниях не нуждается, поэтому свалил к себе — хорошо ему, просто следишь за объектом без этих всех рефлексий. Удивительный внутренний покой у мужика — тупо зону комфорта в себе носит. У меня так никогда не получалось, мне тщательно отфильтрованная среда обитания для этого нужна.