Самый лучший папа
Шрифт:
Марко хозяйничал на кухне Лиззи и Матти, нагружая подносы итальянскими закусками ассорти и тарелками с макаронами. Лиззи просила, чтобы он не экономил продукты и постарался вовсю. Вилки и тарелки молодой человек принес из ресторанчика своего отца.
Пока Матти был жив, Марко сообщил, что хочет просить Мод выйти за него замуж — но не будет этого делать, пока она не перестанет оплакивать своего дедушку. И только тогда он предложит ей руку и сердце. Как полагается. Он часто спрашивал себя, а смогут ли они с Мод быть так же счастливы, как Лиззи и Матти? И годится ли он ей в мужья — ведь она была такой умной и красивой.
На стене висела фотография Матти.
Все-таки правду говорят: если тебя помнят люди, ты не умер. Сознавать это было очень утешительно.
В церкви отец Брайан провел очень короткую церемонию. Он прочел молитвы «Отче наш», «Аве Мария» — и «Слава Пресвятой Троице». После этого мальчишка-марокканец сыграл на кларнете гимн «О, благодать» [14] . А девушка из Польши сыграла «Славься, царица небесная» на аккордеоне. И на этом все закончилось.
14
«О, благодать» — всемирно известный под своим английским названием «Amazing Grace» — христианский гимн, написанный английским поэтом и священнослужителем Джоном Ньютоном (1725–1807) ( примем. пер.).
Люди стояли группками под лучами яркого солнца и говорили о Матти. А потом они направились к его дому, чтобы сказать ему «до свидания».
Как полагается.
Глава тринадцатая
Смерть Матти подействовала угнетающе на обитателей Сент-Иарлаф-Крещент, и они растерянно отводили глаза, стараясь не встречаться взглядом с Лиззи. Казалось, она все еще ждет возвращения мужа. Разумеется, друзья и соседи забегали к ней, чтобы она не оставалась одна, но постепенно дети один за другим улетели домой в Чикаго и Австралию; Кэти пришлось вернуться к делам своей компании выездного ресторанного обслуживания, а близнецов ждала работа у Эннио; кроме того, им предстояло определиться со своим будущим.
Все постепенно возвращались к прежней жизни, сознавая при этом, что для Лиззи прежняя жизнь закончилась.
По вечерам ее изредка приглашали к себе Чарльз и Джози, но в глазах женщины было отсутствующее выражение, когда они принимались обсуждать кампанию по сбору средств на статую святого. В другой раз она могла весь вечер просидеть у Пэдди и Молли Кэрроллов, но существовал предел, за которым рассказы Молли о работе в магазине или о сражениях, которые выдерживал за прилавком Пэдди, становились для нее невыносимыми. Ей больше не о чем было болтать с друзьями и знакомыми.
Эмили Линч неизменно симпатизировала старушке; она расспрашивала Лиззи о детстве и первых годах работы на миссис Митчелл. Она заставляла Лиззи вернуться в те времена, когда Матти еще не вошел в ее жизнь, и к тем местам, по которым не ступала его нога. Но ведь Лиззи не могла рассчитывать, что Эмили будет находиться рядом с нею постоянно. В последнее время она, похоже, очень сдружилась с доктором Хэтом. Лиззи радовалась за нее, и одновременно оплакивала Матти.
Ей хотелось о многом ему рассказать. Каждый день у нее появлялись новости: как первый муж Кэти Нейл пришел на похороны и назвал Матти героем, как отец Флинн прочищал нос столь старательно, что они испугались, как бы у него не лопнула барабанная перепонка,
Лиззи хотела рассказать Матти о том, что Мод собирается обручиться с Марко, что Саймон ничуть не возражает против этого и что он по-прежнему подумывает о переезде в США. Она хотела обсудить с ним, стоит ли ей оставаться в их старом доме или купить что-нибудь поменьше. Все хором убеждали ее в том, что ей не нужно спешить с решением и что она должна подождать еще по крайней мере год.
В последнее время Лиззи часто грустила о прошлом, но при этом старалась улыбаться сквозь слезы. Людей всегда встречали в этом доме в хорошем расположении духа и с улыбкой, и теперь порядок этот не должен измениться. И только когда она оставалась одна, улыбка увядала на ее лице. Она часто слышала его голос, доносящийся из соседней комнаты, вот только он был недостаточно громок, чтобы разобрать слова. Готовя чай по утрам, она машинально наливала чашку и для него; во время еды она ставила на стол его тарелку, и от этого сердце ее наполняла неизбывная тоска.
Кровать теперь казалась ей огромной и пустой, и во сне она стала обнимать одной рукой подушку. Он снился ей почти каждую ночь. Иногда к ней приходили сны о счастливом и радостном прошлом; но чаще ей снились кошмары, полные одиночества, боли утраты и скорби. Она не знала, что хуже; каждое утро она просыпалась с тоскливым осознанием того, что он ушел навсегда и больше не вернется.
Доктор Хэт предложил Эмили съездить на пикник, поскольку лето, дескать, уже наступило, и деньки стоят долгие и теплые. Эмили предложила, чтобы с ними поехал Майкл, хотя доктор Хэт как-то странно отреагировал на ее слова. Она сделала бутерброды, аккуратно срезав с хлеба корку, и наполнила два термоса чаем. Кроме того, она купила шоколадное печенье в жестяной коробке. И вот однажды они поехали на машине доктора Хэта в сторону гор Уиклоу.
— Как красиво, когда холмы подступают так близко к городу, — с восторгом вырвалось у Эмили.
— Это — не холмы, это — горы, — с упреком заявил доктор Хэт, — в таких вещах нужно разбираться, поскольку это очень важно.
— Извините меня, — рассмеялась Эмили, — но чего еще можно ожидать от иностранки, да еще совершенно чужой здесь?
— Вы — не посторонняя. Ваше сердце здесь, — сказал доктор Хэт и вновь как-то странно посмотрел на нее. — Во всяком случае, я очень на это надеюсь.
Майкл вдруг начал немелодично насвистывать какой-то мотивчик, с деланным равнодушием глядя в окно. Доктор Хэт и Эмили не обратили на него внимания, разве что слегка повысили голос.
— Ох, Хэт, вы вполне можете позволить себе такие шуточки, тем более в присутствии Майкла.
— Еще никогда в жизни я не был так серьезен. Я действительноочень надеюсь, что ваше сердце принадлежит Ирландии. Мне бы очень не хотелось, чтобы вы уезжали.
— Почему?
— Потому что вы — очень интересный человек, и потому что вы умеете доводить любое дело до конца. Я начал опускаться, а вы остановили меня. С тех пор, как я встретил вас, я вновь чувствую себя мужчиной.
Майкл, безбожно фальшивя, принялся насвистывать громче, словно пытался заставить их замолчать.
— В самом деле? — Эмили приходилось почти кричать. — Что ж, признаюсь, после встречи с вами я вновь чувствую себя женщиной, так что, наверное, это хорошо.
— Я так и не женился, потому что не встретил никого, кто не нагонял бы на меня тоску. Я бы хотел… я бы хотел, чтобы вы…