Самый лучший пионер
Шрифт:
— А к вам пионеров пускают? Я бы с ребятами когда-нибудь приехал.
— Пускают, а как же! — кивнул Степан. — Приезжайте, у нас хорошо!
— «У нас»! — фыркнул Петр Иванович, наливая по-новой. — Совсем абхазом стал.
— Все мы — советские люди, — пожал плечами его сын.
Выпили, и деда Лёша вспомнил о важном:
— А Сережка-то себе косоглазую нашел!
— Казашку чтоли?
— Японку, говорит.
— Дед Лёш, это — грубо и обидно! — расстроился я, — Косоглазие — это болезнь, а Саяка — абсолютно здоровая! И в ней от японки только оболочка, так сказать — глаза закроешь, и ни в жизнь не догадаешься, что перед тобой не русская девчонка!
— Ишь
На демонстрации, несмотря на промозглый ветер и легкую водяную взвесь в воздухе, мне понравилось — немного этому поспособствовал малюсенький глоток из деда Петиной фляжки — «для сугреву!». Коньяк обжег совсем неприспособленное для этого горло, но «сугрел» как надо, заодно добавив настроения, и, так сказать, чувства локтя в отношении пришедшей на главный советский праздник толпы. Сплачиваемся, соотечественники! В моих закутанных в черные вязаные перчатки руках — древко стяга с надписью «Слава Великому Октябрю!», деда Петя выделил, как самому молодому. Степан тоже с мерчом — машет стягом с «Фабрики-рабочим!».
— Как сознательные граждане, мы, разумеется, не должны увлекаться ситуационистскими лозунгами, но почему ты не нашел чего-то посвежее? — спросил я его.
Стоящий рядом народ от такого пассажа гоготнул — мы стоим в рядах сослуживцев дяди Пети, и я уже успел слегка их разогреть анекдотами. Степан — мужик хороший, и ничего против «тыкающего» ему пионера не имеет.
— Хотел с работы захватить — «утроим поголовье гамадрилов к концу пятилетки!», — улыбнулся он в усы.
Народ загоготал уже в голос, и тут из установленных на столбах мегафонов бодро понеслось парадно-праздничное. Действо разворачивается на устланной брусчаткой площади Победы. Напротив нас, по ту сторону выделенного для «парадистов» пространства и еще одной группы зрителей, здоровенный Северный вокзал, на правом краю которого — портрет Маркса, по левому — Ленина. По центру — растяжка «Да здравствует 51-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции!». Еще один Вождь, в виде памятника, недалеко от нас — на его адаптированном под трибуну подножии собрались местные «випы», которые вот-вот начнут толкать речи.
Народ прямо оживленный, реально радуется празднику. Ну и накатывают, куда без этого — а кто бы не накатил? Мегафон заговорил об исторической важности и мировых достижениях Революции, о руководящей роли Партии и о том, как замечательно проходит нынешняя пятилетка. После этого началось шествие.
— Марш воинских подразделений!
Марш живой силы и техники (даже ракету показали — длиннющую!) получился несколько жиденьким. Причина проста — огромная часть местного гарнизона сейчас в Чехословакии — деда Петя вчера рассказал, что люди натурально паниковали, опасаясь за жизни родных и близких, и дружно облегченно выдохнули, когда кровопролития не случилось. К Дубчеку отношение у местных соответствующее — целую республику взбаламутил, урод!
— Представители предприятий!
Прошла длинная колонна рабочих и работниц — плакаты в основном с обязательствами выполнить пятилетку за четыре года. Что поделать — традиция же! Через два года, стало быть, пройдут с заслуженно-гордыми плакатиками о том, как у них все получилось.
— Что тебе снится, крейсер Аврора… — тянул я под жалобное пиликанье аккордеона.
Причина проста — Александра Николаевна для очистки совести взялась меня ему обучать. Абсолютная память, неделька тренировок — и вуаля, инструмент в совершенстве освоен. Допел, почти сотня сидящих в Малом зале
— Это мы с Натальей Александровной сочинили, — похвастался я. — Вот в Москву вернусь, и пойдем с ней на худсовет — объяснять, зачем нам такие громкие барабаны в аранжировке.
Позади остался мой рассказ о «зажравшихся» столичных пенсионерах, ответ на вопрос «почему книгу до сих пор не выпустили?» (потому что печатают только членов, а чтобы стать членом — нужно напечататься, отчего ветераны натурально офигели — это же парадокс!), и целая пачка анекдотов и подрезанный у Евдокимова монолог о том, как мужик боролся с хреном в собственном огороде — все это чтобы развеселить немало загрустивший от моих приключений зал. Когда народ просмеялся, я и подхватил стоящий в углу сцены пыльноватый, но исправный инструмент.
— А чего у вас с барабанами? — раздался вопрос из зала.
— Символизируют залпы героического крейсера! — ответил я. — Я, конечно, не слышал, но, полагаю, бахало там как надо!
Фронтовики одобрили, и спросили про Пахмутову.
— Хорошая, добрая женщина, — честно охарактеризовал я своего музыкального «шефа». — Котлеты жарит жутко вкусные — она их чем-то чесночно-масляным пропитывает, но что там еще — не рассказывает!
Не люблю, когда живые люди «бронзовеют», вот про котлеты и сказанул. Пресекая дальнейшие расспросы, лихо растянул меха:
— Здесь птицы не поют…
Песня понравилась, и я без паузы выдал «О героях былых времен», «Коня», «Батяню-комбата» и «Там за туманами».
— Вот «Туманы» пока не пропускают — пропаганда алкоголизма, говорят! — пожаловался я старикам — у части из них погоны ух какие солидные, глядишь, и повлияют как-нибудь.
— Безобразие! — выразили они общее настроение.
— Ну а остальные песни уже одобрены, закреплены за нашими замечательными певцами, и в скором времени увидят свет! — порадовал народ анонсом.
— Безобразие — про любовь уже везде играет, а эти — нет!
— Извините, мне тринадцать лет, и я благодарен за то, что на меня вообще обратили внимание! — признался я.
Давайте, дедушки, пробивайте мне дополнительных мощностей — от этого лучше станет вообще всем советским гражданам. Решив на всякий случай подстраховаться, рассказал про Полевого, Зыкину, Добронравова — тоже не член, представляете?! — и тех минкультовских деятелей, которые трем вышеперечисленным помогали меня проталкивать сквозь бюрократические жернова. Помянул добрым словом и главреда «Литературки». Решив, что нужные посылы заложены, еще часок поиграл песни, перемежая их анекдотами. Напоследок мы вышли во двор ДК и наделали много коллективных фоток. Покушав в местной столовке и выслушав много очень приятного о себе, отправился домой в компании дедов Лёши и Пети на автобусе — выпили же!
Глава 24
Проснулся еще затемно — дом сотрясал могучий храп. Особенно качественно выводил рулады Степан, с которым меня уложили валетом на раздвинутый диван в зале. Кроме дивана, не могло здесь не найтись заставленной сервизами стенки, тумбочки с черно-белым телеком и пары ковров с оленями — который похуже на полу, который получше — на стене.
Зевнув, выбрался из-под одеяла и поежился — за ночь дом успел остыть. Влез в брюки и футболку, накинул кофту, сунул ноги в шлепки и пошел в удобства, на обратном пути навестив поленницу. Набрал полешек, отправился на кухню и сунул их в печку, где едва-едва тлели угольки. Раздул, топливо занялось. Теперь можно разогреть картошки с рыбой. Разогревал сразу всё, и не прогадал, потому что в кухню забрел, морщась на режущую глаза люстру, Степан.