Самый настоящий бывший босс

Варшевская Анна

– Мама расстроится, – шепчет Матвей, продолжая шмыгать носом. – Она просила меня на лазить за сахаром.

– Мы ей не скажем, – качаю головой, примериваясь, как бы дойти до ребёнка, и тут же задумываюсь, а правильно ли говорить такое?

– Мама говорит, врать нехорошо, – назидательно выдаёт Матвей, правда, тут же опять всхлипывает.

– Твоя мама абсолютно права, – осторожно продвигаюсь вперёд и наконец оказываюсь рядом с сыном. – Но знаешь, что я тебе скажу? О женщине надо заботиться! И если какие-то проблемы мужчина может решить, не ставя её в известность,

то это нужно делать, не задумываясь! Обхвати меня за шею, я перенесу тебя на диван.

Ребёнок делает, что сказано, я беру его на руки. Прикусываю губу – чёртовы рёбра напоминают о себе неприятными ощущениями – и быстро пересаживаю Матвея.

– Значит, мы решим проблему, чтобы мама не расстраивалась? – сын смотрит на меня внимательно.

– Именно это мы с тобой и сделаем, – киваю я, – мы же мужчины?

– Да, – Матвей уже почти успокоился и уверенно кивает в ответ.

– Вот и отлично!

На то, чтобы ликвидировать последствия аварии, у нас уходит весь остаток утра. Завтракать веду ребёнка в ближайшее кафе – новую варочную панель я заказал и даже заплатил за срочность, но всё равно её доставят только на следующий день.

Видимо, лимит происшествий на эти сутки оказывается исчерпанным, потому что день проходит спокойно. Я вовремя привожу ребёнка на занятия математикой, вечером мы вполне убедительно разговариваем по видеосвязи с Марусей, сообщая, что у нас всё прекрасно, на следующее утро мне удаётся не забыть захватить для Матвея кепку. И после того как двое рабочих споро устанавливают новую варочную панель, я даже расслабляюсь. А зря.

Из дверей детского сада Матвей выходит чем-то жутко недовольный. Оглядывается на крикнувшего ему что-то вслед мальчишку, но ничего не говорит, а затем ещё и спотыкается о какой-то камень, неудачно лежащий сбоку тропинки, зло пинает его, и я слышу:

– Да бл…

– Матвей!!! – обрываю ребёнка, лихорадочно соображая, где он мог так «удачно» пополнить лексикон.

Вроде бы я ничего такого при нём всё-таки не говорил… Чёрт, Маруся меня убьёт! Стоило оставить сына с отцом на два дня, и нате вам, пожалуйста…

– Это очень плохое слово, – присаживаюсь перед подошедшим Матвеем на корточки. – Очень плохое и очень грубое, и любой человек, когда говорит его, выглядит плохо и грубо. Откуда ты его узнал?

– От Пашки, – шмыгает носом ребёнок. – Его папа всё время это слово говорит.

– И где этот… Пашка? – оглядываюсь по сторонам, потому что очень хочу сказать пару ласковых его папаше.

– Нигде, – ворчит Матвей, отводя глаза.

– Дело ведь не только в плохом слове? – внимательно смотрю на сына. – Это Пашка кричал тебе? Что-то обидное?

Он кивает, пожимает плечами и молчит, как партизан. Выпрямляюсь. Похоже, ничего мне сейчас у него не узнать. Может быть, Маруся и смогла бы его разговорить, а я пока даже не знаю толком, с какой стороны подступиться.

Но всё решает случай. Потому что у самого забора, уже на выходе с территории, мы сталкиваемся с тем самым пацаном. И идущий с ним рядом папаша, дёрнув ребёнка за руку, командует ему поторопиться,

причём именно теми словами, которые детям знать не следует.

– Следите за своим языком, – сдерживая злость, цежу почти в лицо щупловатому мужику.

– А ты кто, бл…, такой, чтоб мне указывать? Пошёл на… – тут же выплёвывает этот придурок.

– Матвей, отойди, – прошу ребёнка быстро и негромко, подтолкнув его в сторону, а сам, развернувшись к кретину, быстро подхватываю его за грудки и пихаю к решётке забора, вжимая туда как следует.

Очень надеюсь, что ему не придёт в голову бить по не до конца зажившим рёбрам. В больницу не хочется. Но просчитал я правильно – во-первых, он помельче меня, во-вторых, такие, как дело доходит до драки, всегда предпочитают сваливать в кусты.

– Я – отец Матвея, – говорю достаточно внушительно. – И не дай бог я ещё хоть раз услышу, как ты или твой сын материтесь при моём ребёнке!

– Да ладно, чо ты, мужик, – это убожество смотрит на меня со страхом. – Погорячился я, извини, ну?

Тряхнув напоследок, отпускаю его, с трудом сдерживая желание вытереть руки.

– Пойдём, Матвей, – оборачиваюсь к мальчику, который смотрит на меня круглыми глазами.

Глава 23

Алексей

– Ты сказал, ты мой папа? – ребёнок наклоняет голову к плечу, а мне хочется постучать себя по голове. – Это правда?

– Матвей… – опять присаживаюсь перед ним.

Слова не идут. Но говорить нужно. И чувство почти такое же, как когда я шёл по офису после той встречи с Вячеславом, собираясь найти Марусю и не зная, что ей сказать.

– Это правда, – произношу наконец, глядя ему прямо в глаза и пытаясь уловить, что он чувствует. – Я хочу быть честным с тобой, Матвей. Я… потерял вас с мамой на несколько лет, но теперь нашёл, и я очень хочу быть частью вашей семьи. Как думаешь, ты сможешь меня принять?

Матвей смотрит сосредоточенно, насупив брови.

– Если ты уже нас терял, то можешь потерять снова? – говорит задумчиво.

– Не теперь, – убеждённо качаю головой. – Раньше я не знал о вас. Но сейчас знаю и ни за что не уйду и не потеряю, честное слово.

– То есть ты останешься насовсем? А почему ты не ухаживал за мамой? – задаёт внезапный вопрос сын.

– Э-э-э… – теряюсь, не зная, что ответить. – Я… ухаживал…

– Да? – скепсис в голосе ребёнка считывается на раз, и я чувствую себя идиотом.

Ещё мой же шестилетний сын мне советов не давал, как ухаживать за его матерью!

– Я ведь мужчина. Значит, я отвечаю за маму тоже, она же женщина, – этот малолетний Штирлиц смотрит на меня, прищурившись, как будто готовится вести допрос. – Ты дарил ей цветы?

– Да, дарил, – киваю неуверенно. – Один раз.

– Только один? А конфеты? – Матвей надувает губы.

– Честно говоря, не припомню, – меня вдруг начинает разбирать смех от абсурдности этой ситуации. – А давай-ка ты мне расскажешь, какие конфеты любит твоя мама, и я исправлюсь. Как тебе идея?