Самый умный, или Новые бойцы невидимого фронта
Шрифт:
ШОУ – ТАЙМ.
Я работал с Фиделем Кастро, четой Кеннеди, Неру, Ллойдом, Макмилланом, Вильсоном, Рэнольдом Черчиллем, Наесером, Индирой Ганди, четой Трюдо, Ховейдой, Мухаммедом Сиадом Барре; и с нашей стороны соответственно – с Молотовым, Микояном, Фурцевой, Ворошиловым, Косыгиным, Громыко.
А работать с премьером Израиля Леви Эшколом, как вы понимаете, мне не пришлось. На самом деле, его звали, Лева Школьник из города Николаева – ТРАМ – ТАРА – ТАРАМ».
«Вот ведь – были же люди. А почему были, Виктор Суходрев – речь шла именно от его лица, Геннадий Петрович догадался после сюжета про Кузькину мать, – был жив и здоров. Ему рассказывали, что сейчас он живет, как тихий пенсионер,
Мимикрия
Голос Фрэнки продолжал глаголом жечь:
«Многие сотрудники похожи на своих шефов… Мимикрия, господа.
Все до сих пор поражаются моему портретному сходству с Леонидом Ильичем Брежневым – самым стойким партийцем.
Я впервые увидел его в 1956 году. Выше среднего роста, крепкий, молодцеватый, с зачесанной назад шевелюрой, он излучал здоровье и силу. Так случилось, что после этой первой встречи я в своем профессиональном качестве практически не встречался с Брежневым добрых полтора десятка лет.
Возвышался Брежнев медленно. Даже, я бы сказал, исподволь. Помню, в конце 60–х я обратил внимание на то, что его стали выделять среди других членов Политбюро – в статьях «Правды», например. Однако решающим рубежом в его восхождении стал, пожалуй, 1971 год. А точнее – съезд КПСС, состоявшийся в марте – апреле того года. Брежнев принял широковещательную Программу мира, которую советская пропаганда связала с его именем прочно во всей внешней политике. Но на характер и привычки Леонида Ильича бремя власти повлияло не сразу – по мнению многих, он долго оставался, «нормальным мужиком».
Леонид Ильич до самого своего увядания – до 1975 года, по моим ощущениям – был первоклассным жизнелюбом. Как он «зажигал» в любимом месте отдыха – в Завидове. Помню, в мае 1973 года в Москву прибыл Генри Киссинджер, мы поехали в Калининскую область поохотиться.
Свежим завидовским утром Киссинджер был вызван к Брежневу неожиданно рано. Надо сказать, что у моего шефа уже тогда развилась неодолимая наркотическая зависимость от снотворных лекарственных средств, и он отключался в самые неподходящие для сна часы. Это раздражало иностранных визитеров, да и меня тоже не очень радовало…
Итак, солнечное майское утро, запах свежих сосен, пение заповедных птиц… ПРОСТО ЗАМЕЧАТЕЛЬНО. Генри Киссинджер топчется у крыльца Брежневской резиденции…. Выходит Брежнев с помятым после сна лицом. Голосом человека с похмелья он предложил покататься на катере по водохранилищу. Киссинджер был ошарашен, но согласился.
Брежнев велел подать к подъезду машину.
– Какую именно? – спросил адъютант. – «Мерседес» или «Роллс – ройс»?
Леонид Ильич потребовал «Роллс – ройс». Часть солидной коллекции иномарок, накопленной Брежневым, находилась именно в Завидове.
Через несколько минут сверкающий на солнце автомобиль стоял у подъезда. Брежнев сел за руль. Киссинджер – рядом, я – на заднее сиденье, и машина рванула вперед. На одном из поворотов переднее колесо «перешагнуло» через бордюр, нас тряхнуло, но Брежнев скорости не сбросил. Еще минут десять такой гонки – и мы оказались на берегу обширного водохранилища.
К причалу
С первых секунд плаванья мне стало ясно, что этот катер – очередное чудо советской конструкторской мысли – на подводных крыльях, с мощнейшим двигателем. Брежнев гнал на максимальной скорости, закладывал резкие виражи с фонтанами брызг. Несколько раз, не снижая скорости, мы проносились сквозь заросли камыша. Продолжалось это минут тридцать и закончилось благополучно. Брежневу были просто необходимы такие встряски, острые ощущения явно приводили его в чувство.
И охотился он тоже отлично. Удачную охоту отмечал водочкой – непременно «Столичной». Охотился Леонид Ильич успешно не только на кабанов. Он почти никогда не брал жену в поездки. Считал, что ни к чему «ездить в Тулу со своим самоваром». Причем ни от кого из сопровождающих не пытался этого скрывать.
ТРАМ – ТАРА – ТАРАМ…»
– Вот это классно, про «Роллс – ройс»! – отметил Геннадий Петрович. У сильных мира сего свои слабости, но по большей части это, конечно, железные кони.
«Вы спросите меня, что я чувствую, когда проезжаю по улицам и проспектам Москвы, уже давно носящим имена моих «подопечных»?… Не знаю. Попробуйте догадаться сами… Зайти за пределы мысли о том, что наша профессия вечна…
Мой сценарий писала сама жизнь. Но жизнь не моя. Жизни моих шефов или подопечных – как угодно – делали мою жизнь. Жизни великих людей нашей ушедшей страны, Атлантиды или Вавилона – как вам будет удобно. «А мне было хорошо»… Да…
Никита Хрущев, Алексей Косыгин, Леонид Брежнев, Андрей Громыко, Михаил Горбачев – руководителей этого Вавилона, да и самого Вавилона, давно уж нет. Хотя мы, я, в частности, работали исправно. Как мне казалось. Или все же не все зависит от переводчика?…
Работа переводчика многогранна. Приходится высиживать много часов за столом переговоров, сопровождать высоких лиц в поездках, на встречах, так сказать, неформального характера. Это и работа в том же качестве переводчика на шикарных изысканных банкетах, завтраках, обедах, когда эти трапезы становятся удовольствием для кого угодно, но только не для переводчика, которому подчас и кусок в горло не лезет, поскольку ему приходится и за обеденным столом играть ту же роль, а именно – быть единственным посредником, дающим возможность людям, не понимающим языка друг друга, общаться. Причем общаться так, чтобы они забыли о самом присутствии переводчика, чтобы им казалось, что они действительно общаются друг с другом.
Все профессионалы перевода помнят случай с переводчиком Сталина Валентином Бережковым, который впервые за много голодных дней притронулся на переговорах к бутерброду, а Великий Кормчий вовремя не получил перевод вопроса от собеседника; «Вы что, сюда есть пришли, товарищ Бережков?» – это звучало как приговор.
Высший пилотаж моей профессии: стать как бы невидимым, но присутствующим, если хотите, необходимым злом, потому что было бы идеально, если б люди могли общаться напрямую, глядя друг другу в глаза, говоря на одном, едином языке.
Приведу красноречивый пример. После двухдневных переговоров между Никитой Сергеевичем Хрущевым и Джоном Кеннеди в Вене в 1961 году я надиктовал 120 страниц текста. И этим мне приходилось заниматься практически на всем протяжении всей моей служебной карьеры – с 40–х до 90–х годов, то есть в течение добрых пятидесяти лет. Так что в конце многих документов о важнейших встречах руководителей моей страны с высшими представителями других государств – США, Англии, Индии, – повторяю, очень многих документов, покоящихся сейчас в архивах, напечатано, как официально положено: «Записал В.Суходрев»».