Сан-Блас. Избранное
Шрифт:
— Родриго, я не шучу и спрашиваю вас серьезно…
— Простите, — я не понял. Сказанного обратно не беру, но с чистой совестью могу прибавить, что это — мой постоянный спутник в скитаниях по здешним дебрям. Вы удовлетворены, надеюсь?
— Еще бы. Теперь нас будет трое, а тридцать недостающих человек — ведь это пустяки!..
— Конечно! — невозмутимо согласился Суарес и приказал извозчику свернуть в какой-то переулок.
Толчки и грохот мгновенно прекратились. Колеса глубоко вошли в песчаный грунт, и экипаж наш шагом потащился
— Приехали… Сходите!
Родриго расплатился и потянулся к молотку.
В глубине «патио» я снова различил журчание фонтана и металлический звон струн, но, твердо помня о моей утренней ошибке, решил не разочаровываться больше.
Опять пропеллер… Помешались они на аэронавтике. Психоз какой-то, да и только!..
Но не успел еще мой спутник постучаться, как из-за решетки ясно послышались бравурные аккорды, а на секунду позже — и соответствующие им слова:
Siempre me va Usted diciendo
Que se muere Usted por mi:
Mu'erase Usted у le veremos
I despu'es dir'e que si!..
[4]
— Однако! — воскликнул я, расхохотавшись, — у вашего приятеля очаровательный контральто…
Но Суарес нашелся.
— Я полагал, вас интересует Педро, а не состав его семьи! — и, взявшись за «альдабе», он несколько раз ударил им в замок решетки.
Пение сразу оборвалось, и в светлом полукруге, образуемом нишей ворот, вырисовалась женская фигура. Два-три мгновения она стояла неподвижно, должно быть, всматриваясь в нас. Затем вдруг рассмеялась и подбежала к воротам.
Перед глазами у меня мелькнули тонкие пальчики, опустившиеся на засовы, и смуглое личико девушки, лет восемнадцати, не больше, окруженное крупными локонами черных, как смоль, волос….
— Сеньор Родриго! — услышал я ее вибрирующий, гибкий голос. — Вот уж мы вас не ожидали!.. Батюшка еще сегодня говорил, что вы собирались уехать в Парагвай…
— Нет, нет, Аннита!.. Я никуда не уезжаю.
— Не верьте ему, сеньорита — уезжает! — вмешался я, заражаясь веселым настроением их обоих.
— Куда же, caballero? — обдала меня девушка горячим взглядом своих огромных глаз.
— За золотом, в какую-то трущобу, обнесенную индейцами запретной чертой…
Аннита звонко рассмеялась.
— Я уже слышала об этом… И снова вам скажу, Родриго, что ваша затея не удастся…
По-видимому, акции Суареса
— Как знать!.. Ваш батюшка не из трусливого десятка.
— Возможно… Но дочь его труслива.
— Не заметно. Вы так непринужденно говорите с молодым и совершенно вам незнакомым caballero, что я…
— Что вы бы лучше помолчали и приберегли свое красноречие для более расположенных к нему людей.
— Я так и сделаю… Отец ваш дома?
— К сожалению — да. Но предупреждаю вас, Родриго: пока мой голос что-либо значит для него, он ни за что не согласится.
— Предположим… Но разрешите нам войти, — я не люблю разговаривать на солнцепеке.
Калитка распахнулась и, сопровождаемые очаровательной хозяйкой, мы очутились в «патио», заполненном цветочными клумбами и группами деревьев.
— Я вас не поздравляю, — злорадно шепнул я Суаресу. — Гудение пропеллера было гораздо легче заглушить, чем голос сеньориты. Придется нам отправиться вдвоем…
— Посмотрим, — «цыплят по осени считают»… А вот и Педро!
К нам подходил загорелый до черноты старик, высокий и худой, как щепка. Но в каждом его жесте чувствовалась такая уверенность и сила, что я не без опасения пожал протянутую им мне руку.
— Добро пожаловать! — приветствовал он нас отрывистым, немного резким голосом, какой бывает у людей, подолгу лишенных общества себе подобных. — Я не ожидал вас, дон Родриго, но рад вам адски!.. Кажется, я поглупел за это время, — сижу без дела и жирею, точно боров.
Если последнее действительно происходило, то слишком медленно и, на мой взгляд, почтенному сеньору не мешало бы до конца дней своих не шевелить ни одним членом…
Но Суарес не изменил своей манере.
— Да, вы заметно пополнели, — заявил он, сочувственно глядя на сухопарого верзилу.
— Вот видите… Проклятое безделье!
— Вы не горюйте. Мне кажется, что это поправимо.
— Серьезно?
— Как нельзя больше… Маленькая прогулка внутрь страны, где нет ни пароходов, ни дорог, — и вы опять придете в норму.
Старик насупился еще сильнее.
— Средство известное, — пробормотал он, стараясь не встречаться с глазами дочери, стоявшей со мной рядом. — Да только и думать мне о нем нельзя…
— Я не узнаю вас, Педро! Какая вас муха укусила?.. Неужто вы не помните нашего разговора о территории Сан-Блас?
— Не вспоминайте, дон Родриго!.. Я слушать не могу!
— Но если вы забыли…
— Да не забыл я, помню!.. А только нельзя мне теперь ехать.
— Час от часу не легче! Что вас, параличом разбило, ослепли вы или оглохли?
— Тогда бы не обидно было. «Нельзя» не то, что «не могу»…
— За чем же дело стало? Что вам теперь мешает?
— А то, что умерла моя жена…
— Пять лет тому назад, я знаю.
— И поручила мне Анниту, — продолжал, не слушая его, старик. — Нельзя же мне ее оставить!