Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной
Шрифт:
— Письмо императора обернется так, как мы того пожелаем.
— Что вы хотите сказать?
— Бумага — вещество податливое, можно заставить ее говорить то, что нам нужно. Весь вопрос заключается в том, чтобы рассчитать: предпочтительнее ли начать войну немедленно или повременить, атаковать или ждать атаки.
— Тут спорить, мне кажется, не о чем. В каком состоянии находится французская армия, нам известно, — в настоящее время она неспособна к сопротивлению. Если же мы предоставим ей время организоваться, то сопротивляться не сможем мы.
—
— Конечно; он будет рад, что есть предлог не двигаться из Неаполя.
— В таком случае я знаю только одно средство, — решительно заявил Актон.
— Какое?
— Заставить письмо сказать противоположное тому, о чем оно говорит.
Королева схватила руку генерала.
— Возможно ли? — прошептала она, пристально глядя на него.
— Чего же проще?
— Объясните мне… Минутку!
— Что такое?
— Разве вы не слышали? Он застонал.
— Не обращайте внимания.
— Но вот же он поднимается на кровати!
— Чтобы снова упасть, видите?
И действительно, несчастный Феррари с громким стоном опять растянулся на своем ложе.
— О чем мы говорили?
— Я сказал, что бумага плотная, неокрашенная, исписана только с одной стороны.
— Так что же?
— Значит, можно при помощи кислоты вытравить написанное императором, оставив только три последние строчки и подпись, а вместо совета отложить военные действия до апреля порекомендовать приступить к ним немедленно.
— Вы предлагаете, генерал, дело весьма серьезное.
— Потому-то я и сказал, что только королева может взять на себя такую ответственность.
Каролина на минуту задумалась; она помрачнела, нахмурилась, взгляд ее стал жестким, руки сжались.
— Хорошо, — сказала она, — беру все на себя.
Актон посмотрел на нее.
— Я же сказала, что за все отвечаю. За дело!
Генерал подошел к раненому, пощупал у него пульс и, повернувшись к королеве, сказал:
— Раньше чем через два часа он не очнется.
— Чего вы ищете? — спросила королева, заметив, что Актон осматривается по сторонам.
— Мне нужны жаровня, огонь и утюг.
— Известно ли кому-нибудь, что вы находитесь здесь при раненом?
— Известно.
— В таком случае позвоните и прикажите принести все, что нужно.
— Но о том, что ваше величество здесь, никто не знает.
— Да, верно, — сказала королева и спряталась за портьерой.
Актон позвонил; явился не лакей, а секретарь.
— Ах, это вы, Дик? — удивился генерал.
— Да, ваше превосходительство, я подумал, что, быть может, вам потребуются услуги, которые не сумеет оказать лакей.
— Так оно и есть. Прежде всего достаньте, и как можно скорее, жаровню, раскаленный уголь и утюг.
— Больше ничего, ваше превосходительство?
— Пока что больше ничего. Но оставайтесь поблизости; вероятно, вы мне еще понадобитесь.
Молодой человек пошел исполнять поручение. Актон запер за ним дверь.
— Вы в нем уверены? —
— Как в самом себе, ваше величество.
— Как его зовут?
— Ричард Менден.
— Вы назвали его Диком.
— Но ведь это уменьшительное от Ричарда.
— Да, правда!
Минут пять спустя с лестницы послышались шаги.
— Поскольку это Ричард, вашему величеству нет нужды прятаться, — сказал Актон. — Кроме того, он нам сейчас понадобится.
— Зачем?
— Чтобы переписать письмо. Переписывать его не будем ни вы, ни я, потому что наши почерки известны. Значит, писать придется ему.
— Да, разумеется.
Королева села спиной к двери.
Молодой человек явился, неся требуемые предметы, и поставил их у камина. И тотчас вышел, казалось, даже не заметив, что в комнате находится еще кто-то, кого он не видел, когда вошел в первый раз.
Актон опять запер за ним дверь, пододвинул жаровню поближе к камину и поставил на нее утюг; потом открыл дверцу шкафа с лекарствами и взял оттуда склянку с щавелевой кислотой, подрезал гусиное перо так, что с его помощью стало удобно размазать жидкость по бумаге, и сложил письмо с таким расчетом, чтобы предохранить от кислоты три последние строки и подпись императора. Затем он налил на письмо кислоту и пером распределил ее по бумаге.
Королева следила за ним с любопытством, не лишенным тревоги. Она боялась, что операция не удастся или удастся не вполне. Но, к великому своему удовлетворению, она увидела, что под действием кислоты чернила сначала пожелтели, потом побелели и наконец исчезли совсем.
Актон вынул из кармана носовой платок, скомкал его и промокнул им письмо.
Теперь бумага стала совершенно белой; Актон взял утюг, расправил письмо на стопке бумаги и прогладил его утюгом, как гладят белье.
— Пусть бумага сохнет, — сказал он, — а мы тем временем составим ответ его величества австрийского императора.
Текст продиктовала королева. Вот он — слово в слово:
«Замок Шёнбрунн, 28 сентября 1798 года.
Превосходнейший брат мой, кузен и дядя,
свойственник и союзник!
Мне было весьма приятно получить Ваше письмо, в котором Вы обещаете послушаться во всем моего мнения. Вести, полученные мною из Рима, говорят о том, что французская армия находится в полнейшем упадке. В таком же положении пребывает и армия Северной Италии.
Возьмите на себя одну из них, мой превосходнейший брат, кузен и дядя, свойственник и союзник, — я же займусь другою. Как только я узнаю, что Вы в Риме, я открою военные действия во главе 140 000 воинов; у Вас их 60 000, я ожидаю еще 40 000 русских. Этого более чем достаточно, чтобы будущий мирный договор вместо Кампоформийского получил название Парижского».