Санаторий Арктур
Шрифт:
— Похоже? — спросила Гофман.
— На что?
— Напоминает ваши песни, да?
На него глядели серые, чуть навыкате глаза, освещенные через открытую дверь комнаты. К ревнивому участию, которое уже привык в них замечать Левшин, словно добавился оттенок зависти.
— Немного напоминает, — ответил он.
Спохватившись, Гофман закомандовала:
— Довольно. Ложитесь немедленно. Слышите? В мешок, сию минуту!
Левшин откинул подбитые черным пахучим козьим мехом клапаны мешка и влез в него. Доктор Гофман принялась застегивать пряжки. Она хмурилась. Из большого нагрудного кармана ее халата
Он сказал:
— Фрейлейн доктор, я преисполнен к вам необыкновенного почтения.
— Взаимно, господин инженер.
— К вам очень идет стетоскоп. Я удивляюсь, между прочим, почему вы не носите постоянно в кармане небольшой термометр, спринцовку для горла и вообще легкий, красивый инструмент?
— Может быть, мне возить с собою весы для взвешивания пациентов?
— Нет, правда, — когда вы по утрам приходите с этим самым зеркальцем на голове, это придает вам такую невероятную солидность, что я робею. Почему вы не пошли в ларингологи?
— Извольте лежать, как всегда. И больше не делать глупостей. Вы должны дорожить своим выздоровлением.
Он сказал благоговейно-тихо:
— Фрейлейн доктор, вы не поверите, до какой степени — безумно я им дорожу!
Он вндел, как, отвернувшись и уходя, она закусила подмазанную губу, и он долго смеялся, помногу набирая в грудь морозно-чистого воздуха, неудержимо довольный всем на свете.
3
Однажды в полдень приехала новая пациентка. Она свалилась как снег на голову, и доктор Клебе заволновался, испугавшись, что она так же внезапно исчезнет. Он пригласил ее в лифт и, подымаясь на третий этаж, справился о самочувствии. Она пожаловалась только на утомление. Она ехала из Гамбурга, останавливалась переночевать в Базеле, — путь долгий.
Но вряд ли дело было только в утомлении: доктор на глаз признал пациентку серьезно больной.
— Кашель вас не беспокоит? — с участием спросил он.
— Иногда, — сказала больная, тут же закашляв.
Доктор Клебе тоже закашлял.
Он показал восточную комнату — желтую с птичками. Умывальник с холодной и горячей водой, дубовая мебель, большое окно, очень уютно. Но приезжая озиралась с тупой усталостью и даже с неприязнью. Тогда доктор предложил посмотреть другую комнату — западную, немного, правда, поменьше. Она была голубая с цветочками, приветливая и простенькая. Вместо умывальника на низком комоде стояли синие таз и кувшин с водой, мебель была ореховой, весьма изящного, по мнению доктора, вида. Больная согласилась с ним, но захотела узнать, где же балкон. Ведь ей надо будет лежать на балконе, не правда ли? Совершенно верно, ответил доктор. Если пациентка желает иметь отдельный балкон, ей придется посмотреть еще южные комнаты, которые, впрочем, дороже восточных и западных. Если же она остановится на этой, очень недорогой, то будет пользоваться общим балконом в первом этаже, где, в сущности, даже приятнее лежать в обществе других пациентов.
Вдруг приезжая сказала с выражением полного безучастия:
— Я остаюсь здесь.
— Разрешите узнать ваше уважаемое
— Инга Кречмар.
— Итак, фрейлейн Кречмар, я вам скажу: вы сделали весьма благоразумный выбор. Вы, наверно, сейчас же пожелаете умыться, я покажу вам ванну. Вот тут, около кровати, звонок: один раз — горничная, два — посыльный. Утром и вечером к вам будут приходить за поручениями в город. Сегодня я вас попрошу спуститься к обеду в столовую. После обеда вам надо будет лечь, у нас такой обычай. О нет, ненадолго, на два-три дня… пустяки…
— Могу ли я видеть доктора Штума? У меня к нему письмо.
— О, конечно! Вы желаете, чтобы вас пользовал доктор Штум? Это наш лечащий врач — очень почтенный, высокоинтеллигентный господин. Вы позволите, я передам письмо.
— Разве он не в Арктуре?
— Ну конечно, да! Он ведет очень многих пациентов Арктура. Просто он в данную минуту… в настоящий момент находится не в Арктуре. Разрешите…
— И потом еще просьба, — сказала приезжая, — у меня с собою чек… я не знаю, как лучше…
— Чек в марках?
— В фунтах.
— Я полагал бы… лучше всего…
Она расстегнула сумку, он увидел маленький кожаный бумажник, украшенный фотографическим видом какой-то нафуфыренной, вероятно берлинской, аллеи, потом — голубоватый чек с английской прописью: «Сто фунтов стерлингов».
— Лучше всего я попрошу моего знакомого банкира прислать к вам сюда прокуриста, и у вас не будет никаких забот: вам все сделают. А сейчас я скажу, чтобы принесли ваш багаж. Вещи вы будете любезны держать в шкафу, чемоданы у нас сохраняются на чердаке. В целях гигиены.
Доктор Клебе отвесил поклон, в то же время ободряюще взмахивая рукою — с мужской энергией, но без фамильярности.
Он бегом скатился во второй этаж, его возбужденное откашливание взрывом ахнуло в лестничном пролете, он забежал в лабораторию.
— Вы уже кончаете, фрейлейн доктор?
— Да, скоро.
— Что-нибудь новое?
— У майора бациллы.
— Разве это ново?
— Два раза не было.
— Случайность.
Он взглянул на штатив со стеклянными трубками, наполненными кровью.
— Чья?
— Левшина.
— Ну, как?
— Хорошо.
— Я всегда говорил: Штум — счастливец, ему ворожит бабушка. Помните, что он сказал, когда первый раз посмотрел этого Левшина? Он сказал: от Давоса все еще ждут чудес — присылают такие случаи. Я тогда подумал: это ты хитришь, — если чуда не будет, ты скажешь, что, мол, сразу понял, что случай безнадежный. Но смотрите, как ему повезло даже с безнадежным случаем.
Клебе нагнулся над микроскопом, лицо его сморщилось, он небрежно повертел зубчатку.
— Отвратительный окуляр, — вздохнул он, разгибаясь. — Как только кончится мизера, я выкуплю наш большой микроскоп, и вы, фрейлейн доктор, можете тогда поставить эту старую дудку на шкаф. Мне кажется, острый момент прошел, скоро у нас будут пациенты.
Он помолчал.
— Уже сегодня к нам поступила молодая особа… Ах, вы не знаете? Как же! Очень, о-очень милая молодая особа, и, кажется, тяжелый случай. Насколько я понимаю — весьма обеспечена, да. Она спустится к обеду. Я прошу вас навестить ее, как только вы освободитесь. Ей будет чрезвычайно полезно ваше участие. Очень славная особа!