Санаторий

Притуляк Алексей

А Чиполлино всё плакал, ничего не замечая и не слыша. Очень уж, видать, обидно ему стало. Конь блед стоял теперь смирно и, понуро повесив голову, смотрел в грязь, смирившись с отсутствием перспективы, да прядал ушами, прислушиваясь

к сорочьему граю.

Антипода уволокли в конец окопа и там присадили на ящик патронов. Да так удачно присадили, что казалось, будто Антипод просто утомился немного, отошёл от позиций в сторонку – покурить в покое. Слюнтяй, вдохновлённый идиллической картиной, даже цибарку недокуренную вложил ему в губы, как символ отпущения всех долгов. Так и сидел Антипод, дымил цибаркой, будто живой, и посматривал на всё своим третьим глазом.

В разрыве ползущих туч вдруг вымелькнуло на мгновение солнце, скользнуло бледно-жёлтым оком по позициям и снова спряталось, не желая видеть всю эту мерзость. Тёмная, как санаторская будущность, туча заботливо укутала в себя зазябшее светило. А может, сожрала, сволочь такая.

А через минуту пошёл дождь, тяжёлый какой-то, смурной, липкий, сеющийся вкривь и вкось, будто спьяну. Он быстро засеял всё вокруг тоскливой безнадёгой, и сразу стало ясно, что война – она, всё-таки, большая гадость, как ни возьми.

Чертыхаясь и ругая дождь, Слюнтяй пытался раскурить очередную самокрутку, но едва

у него появилась надежда на нужный исход этого дела, дождь тут же наподдал. Слюнтяй плюнул в сердцах и спрятал подмокшую козью ножку в карман.

От дамского корпуса донеслось пение. Женская половина отдыхающего общества, будучи не в силах помочь мужикам в окопе, решила хотя бы так – морально – поддержать их. Неуверенно начатая «Лучинушка» оборвалась на полуслове и сменилась гордым «Варягом». И с этого момента песня гремела почти непрерывно – дойдя до конца, она делала полный поворот кругом, возвращалась к началу и снова: наверх вы, товарищи, все по местам!

Минут через десять та сторона попыталась подавить воспрянувшее единство: из громкоговорителя на столбе полилась традиционная Рахманиновская прелюдия номер пять – видимо, любимый опус Самого. Два этих столь разноплановых произведения сливались под косым дождём воедино, являя собою вечное диалектическое единство и борьбу противоположностей.

И тогда белые пошли в атаку. Жахнул со стороны столовки гранатомёт. Брызнули свинцом сразу несколько стволов. Полетели, звеня, стёкла; пули, чмокая и щёлкая, выводя невнятные вензеля, расковыряли салатово-белую штукатурку, затихли в толще, остывая, медленно отходя в сонную вечность.

Конец ознакомительного фрагмента.