Сандаловое дерево
Шрифт:
Проблема заключалась в рабстве. Уокер рассказывал, что зачастую детей в рабство продают родственники, даже родители, которые не в состоянии прокормить их — пострадавших от землетрясения в Бихаре, оставшихся сиротами после войны в Пенджабе, беженцев из Западной Бенгалии, — и что выпрошенные деньги пойдут на покупку других детей. Тощие, грязные, беззащитные, они все же могли считать себя счастливчиками: попасть к хозяину означало остаться в живых.
Когда дети подрастали и уже не могли попрошайничать, их снова продавали — одних в услужение, других — заниматься проституцией. Все это я знала и усугублять проблему не хотела, но тех, кто не приносил определенную
Однажды я отыскала здесь лавку особенно соблазнительных благовоний и с тех пор каждый раз останавливалась — вдохнуть аромат пачули, мирра, роз. Мне так хотелось купить заткнутый пробкой пузырек чего-нибудь, унцию Индии — только для себя. Обычно я не пользовалась духами, но как чудесно было бы привезти в Чикаго что-то особенное, чтобы в серый январский день поднести флакончик к носу и вспомнить. Но жить приходилось экономно, и я всегда точно знала — даже если Мартин этого не знал, — сколько денег в жестянке из-под чая. Так и не овладев искусством торговаться, я довольствовалась тем, что фотографировала торговца вместе с его изящными бутылочками, улыбалась и шла дальше.
Мы подошли к прилавку, где старик с широким и плоским монголоидным лицом продавал тибетскую бирюзу, ловко перекидывая костяшки на счетах. Кожа у него напоминала дубленую шкуру, а отполированные камешки цвета морской волны были аккуратно вставлены в изящные сережки, искусно переплетенные ожерелья и широкие браслеты, и все это колыхалось вокруг него подобием шторы из бусинок. Увлекшись, я слишком поздно заметила Эдварда и Лидию, рывшихся в корзине с полудрагоценными камнями.
— Эви, дорогая!
Эдвард вежливо приложил пальцы к козырьку шлема.
— Решили, раз уж застряли здесь, заняться покупками.
— Чудесные камни.
Лидия провела ладонью по пестрой шторе из ожерелий.
— Вы когда-нибудь видели нечто столь же вульгарное? — Она взяла камень размером с перепелиное яйцо, заговорщически улыбнулась и, наклонившись, добавила: — Но вот эти великолепны. Поторгуюсь, куплю по дешевке, а оправу сделаю в Лондоне.
Эдвард одобрительно кивнул.
— Мама?
Я с благодарностью повернулась к Билли:
— Что, милый?
— Мы со Спайком учимся рыгать. Хочешь послушать?
— Э-э-э…
Билли продемонстрировал.
— Ух ты. Очень похоже.
— Спасибо. — Он застенчиво улыбнулся.
Лидия поморщилась, как будто ей преподнесли на тарелке бьющееся
— Нет, правда, Эви, о чем вы думали, когда везли в Индию ребенка? Такой милый мальчик. Ну зачем?
Я удержала готовую сорваться с языка острую реплику и перевела разговор на другую тему:
— Услышала недавно одну довольно любопытную историю и подумала, что, может быть, вы сумеете пролить какой-то свет.
— Конечно, дорогая. — Лидия моментально переключилась в соответствующий режим: — Что вы услышали?
— Один эпизод из индийской истории, имеющий отношение к Великобритании.
Взгляд Лидии вернулся к корзине с бирюзой.
— Должна сказать, в индийской истории Великобритания имеет отношение ко всему.
— Действительно, — пробормотал Эдвард.
Я заставила себя изобразить улыбку.
— Это случилось в 1857-м. Восстание сипаев.
— Уверена, мне об этом ничего не известно. — Лидия уже отбирала камни. — Такие вещи вгоняют меня в депрессию.
— А, да, сипаи. — В голосе Эдварда зазвучали властные нотки британского чиновника. — Туземцы на королевской службе. Получили форму, прошли хорошую подготовку — казалось бы, цените и будьте благодарны, так нет же, устроили бунт. Неблагодарные наглецы. Я вам так скажу, британцам это стоило многих жизней.
— Что же им так не понравилось?
— Поддались предрассудкам, поверили в какую-то ерунду насчет жира на винтовочных гильзах, — хмыкнул Эдвард. — То ли коровьего, то ли свиного, кто его знает.
— Не берите в голову, дорогая. — Лидия озабоченно посмотрела на меня. — Мы, знаете ли, приехали в Индию, чтобы не оставаться в Лондоне. Война и все такое… — Она нахмурилась, пытаясь найти адекватные слова. — Можете представить наше разочарование, когда мы оказались здесь. Все хорошее — английское, только не такое хорошее, как в Англии, а остальное просто трущобы. Мне, конечно, жаль их, но, откровенно говоря…
Эдвард облизал губу.
— Не поймите нас неправильно. Мы их жалеем, этих бедолаг. Но ведь они сами себе не помогают, верно? То же, что и в Африке. Тамошние кикуйю… [16] Я много чего мог бы вам рассказать. — Он поднял бровь.
16
Народ, живущий в центральной части Кении.
— Эдди, даже не думай. Только расстроишь себя.
К лицу прилила кровь, но голос мой даже не дрогнул.
— По-моему, Ганди как раз и пытается научить индийцев помочь самим себе. Но для начала нужно позволить им самим собой управлять.
— Ганди. — У Эдварда имя прозвучало как «Гэнди». — Политикан, изображающий из себя пророка. — Розовые пятна на щеках потемнели, обретя цвет сырой свинины. — Послушайте, миссис Митчелл, вам, янки, легко быть демократами в мелочах, но нам, британцам, приходится нести на себе ответственность за этот богом забытый угол.
Чуткий к переменам, Билли уловил раздражение в голосе Эдварда и, перестав кряхтеть, удивленно подался вперед.
— О какой ответственности вы говорите? — спросила я.
— Об ответственности за поддержание мира, разумеется.
— Разве это не очевидно? — фыркнула Лидия. — Особенно сейчас.
— Да, — согласилась я. — Сейчас этот самый мир сохраняется не очень-то хорошо.
Эдвард шагнул к нам:
— Мы в этой индо-мусульманской заварушке не виноваты.
— Вот как? А мне казалось, что именно Британия выступила за разделение. — Я уже едва сдерживалась.