Сандрильона из Городищ
Шрифт:
Из квартиры выкинут, благопристойно, с соблюдением правил хорошего тона, но выкинут. И если Нина Филипповна может снова поиграть в благородство и какое-то время потерпеть, то мама-генеральша, женщина изначально простая и незатейливая, таких тонкостей не поймет и не одобрит.
Обратно — в Городищи? Да лучше сразу — под тот же скорый фирменный поезд, на котором она когда-то приехала покорять столицу. Покорила…
И ведь что особенно смешно: с московской пропиской, которую ей, кстати, «сделала» Нина Филипповна, никто в студенческое общежитие не возьмет. Даже в гостиницу
За невеселыми размышлениями Аэлита пропустила появление Нины Филипповны и очнулась только тогда, когда ее окликнули вполголоса:
— Аля, поезжай… поезжайте домой. Здесь вам делать нечего, он по-прежнему без сознания. Скоро приедут его родители… я думаю, вам с ними лучше пока не встречаться.
Подмечено было абсолютно точно: такой встречи Аэлите хотелось меньше всего. Поэтому она покорно поднялась и пошла к выходу. Ссутулившаяся, потерянная… И вопреки всякой логике, Нина Филипповна ее пожалела. Правда, лишь на какое-то мгновение. Поскольку растрачивать время на подобные эмоции было непозволительно.
Ровно через час после ее приезда у постели больного собрался консилиум в составе таких медицинских светил, которые соответствовали бы генеральному секретарю, если бы подобные должности не вышли из моды.
Стоит ли говорить о том, что все закончилось благополучно? Лечение пошло, и двое суток спустя врачи объявили, что жить пациент будет, но лишь в том случае, если будет жить по-другому. То есть никаких перегрузок, волнений, спиртного, сигарет, острого, жирного, соленого, сладкого… Из напитков желательны минеральная вода и некрепкий чай. Соки, естественно, поскольку — витамины. И главное — свежий воздух и покой, покой и свежий воздух. Медицина же сделала все, что было в ее силах. В общем, как говорится, «извините за внимание, спасибо за беспокойство».
Когда Нина Филипповна наконец была допущена в палату, то неизвестно, кто выглядел более бледным и обессилевшим: она или ее все еще муж. Но если последний выглядел не блестяще по вполне понятным причинам, то она-то вынуждена была решать одновременно две задачи. Предложить свою кандидатуру в качестве сиделки и медсестры и по возможности деликатно сообщить: Аэлиту он больше не увидит. Не потому, что это его взволнует, или она, Нина Филипповна, этого не допустит. А потому, что этого не захотела сама Аэлита.
Не стоит искать злого умысла в поведении Нины Бережко. Уж если она нашла в себе силы без борьбы уступить вполне здорового мужа молодой сопернице, то больным-то наверняка поделилась бы, что называется, от чистого сердца. Да если честно, и рассчитывала на то, что уход за Игорем Александровичем будет обеспечиваться, так сказать, «в четыре руки» и в существовании второй женщины появится какой-то оттенок осмысленности. Но ее расчеты не оправдались.
— Нина Филипповна, — сказала Аэлита, услышав о том, какую жизнь предлагается отныне вести ее любимому, — простите, но я тут явно лишняя. Ухаживать за больными, честно говоря, не умею. Если мы обе будем топтаться около Игоря, то, кроме лишних волнений, для него это ничего не даст. Так что третий, по-моему, должен уйти, третий — лишний. В данном
Когда мэтр открыл глаза, Нина Филипповна уже кое-что придумала.
— Нина? Вот уж не ожидал… Значит, мои дела настолько плохи…
— Твои дела настолько хороши, что я решила не доверяться случайным людям, а самой довести все до ума. Не веришь мне — спроси врачей. Мне показалось, что лучше меня за тобой никто ухаживать не сможет, просто из-за отсутствия достаточных знаний о твоем организме. А тебе нужно пока смирно лежать, выполнять все указания врачей и поправляться. Ты был на волосок, если честно…
— Знаешь, ничего не помню. Заснул дома, проснулся — черт знает где. Белые халаты, уколы… Ниночка, а домой мне нельзя? Ты же знаешь, терпеть не могу больницы.
Нина Филипповна несколько растерялась. То ли инфаркт дал осложнение в виде потери памяти — по-научному амнезии, как говорит их сын, то ли супруг таким вот нестандартным образом пытается объяснить, что все возвращается на круги своя. Погусарил, погулял — и довольно, а супруга, как в старые добрые времена, пусть улаживает конфликты, смягчает удары и сглаживает всевозможные острые углы. От Игоря Александровича можно было ждать чего угодно.
— Чем благоразумнее ты будешь, тем скорее окажешься дома, — осторожно вступила она в следующий этап беседы. (А вдруг спросит, дома ли Аэлита, да почему не приходит? А волноваться нельзя). — Давай договоримся так: ты делаешь все, что я тебе говорю, а я делаю все возможное, чтобы ты скорее оказался дома. Такой вариант тебя устраивает?
Такой вариант его, видно, устраивал, потому что он закрыл глаза и, похоже, задремал. И в дальнейшем, на протяжении почти двух недель, вел себя кротко, послушно, волнительных разговоров не заводил, лишних вопросов не задавал. То есть свою часть договора выполнял неукоснительно.
Выполнила свою часть и Нина Филипповна, забрав мужа домой при первой же возможности, под расписку. И уже дома, в окружении привычных предметов, то есть там, где и стены, как принято считать, помогают, задал наконец Игорь Александрович тот самый вопрос, которого так боялись все его близкие. То есть смысл был тот — опасный. Сформулирован же вопрос был совершенно по-другому и весьма нестандартно. Недаром столько лет Игорь Александрович оттачивал в своих сценариях мастерство интриги и блеск диалогов. Ох, недаром! А спросил он вот что:
— Нина, ты ко мне совсем вернулась?
Вдумайтесь в формулировку и отметьте для себя, что вопрос был задан виртуозно. То есть позволял получить вполне однозначный ответ на все недоуменные вопросы разом. Может, Игорь Александрович был человеком легкомысленным, увлекающимся, склонным к авантюрам. Все может быть, а кто из нас без греха — пусть бросает камень. Но вот глупым Игорь Бережко не был никогда. И даже после инфаркта не стал, несмотря на обширность оного.
— Если ты не возражаешь, совсем, — столь же удачно ответила Нина Филипповна. — А остальное пусть тебя не заботит.