Сандро из Чегема (Книга 2)
Шрифт:
– - Кто сидит?– - тревожно спросил директор мясокомбината.
– - Не в том смысле, -- отмахнулся ресторатор, -- костыль крэпко сидит...
– - А-а-а, -- успокоился тот.
– - Я вас прошу, -- склонился директор ресторана, -- вот здесь хочу иметь картину "Тюлень, играющий мячом", а здесь -- "Белая медведица с медвежатами на льду".
– - Вместо вентиляции, мой друг, -- вставился Вахтанг.
Все рассмеялись. Директор усмехнулся было, но, увидев, что художник не смеется, посерьезнел.
– -
– - Хорошо, я не чураюсь, как некоторые, -- важно сказал художник и, налив себе большую стопку коньяку, выпил.
– - Предлагаю тост за золотой гвоздь нашей осенней выставки!– - раздался голос Вахтанга.
Я закрыл глаза. Грохот волн, порывы ветра и порывы безумия. Когда особенно крупная волна прокатывалась под галереей, она скрипела и, казалось, слегка вздымалась, как палуба корабля.
– - Еще раз! Аллаверды! "Песня о козлотуре"!
Жил горный тур в горах Кавказа,
По нем турицы сохли все..
– - В вашем рационе, по-моему, кальция не хватает...
– - Браво, Кация! Попросим его "Аллаверды" спеть!
Аллаверды ко всем кутилам,
Ко всем азартным игрокам,
Ко всем бубновым королевам!
Аллаверды! Аллаверды!
– - Самая красивая среди многостаночниц, -- раздался голос Автандила Автандиловича, -- пусть украсит суровую жизнь труженика пера. Садись сюда, детка!
– - Между ножек!– - прокатился надмирный голос красавца с мясокомбината.
Кто-то потряс меня за плечо. Я открыл глаза. Незнакомый парень совал мне в руки стакан с боржомом, в котором плавали кусочки льда.
– - Она прислала, -- кивнул он в сторону Автандила Автандиловича. Я посмотрел туда и увидел ее. Она сидела рядом с Автандилом Автандиловичем и подмигивала мне. Я медленно вытянул ледяной боржом.
Автандил Автандилович, держа огромную кость, выскабливал оттуда костный мозг, намазывал его на хлеб и подносил ей. Я замер, прислушиваясь.
– - Очень полезно для растущего организма, -- урчал Автандил Автандилович.
– - Куда же мне расти, мне уже двадцать один, -- смеялась она и кусала хлеб, поданный нашим редактором, -- спасибо вам, Автандил Автандилович.
У Автандила Автандиловича -- наклон головы в ее сторону, как у ассирийского быка.
– - Очень полезно для растущего организма, -- урчит Автандил Автандилович, поглядывая на нее. Теперь уже -- смущенно-агрессивный наклон головы ассирийского быка.
– - Объясните, пожалуйста, -- двое танцующих остановились возле художника, -- почему козлотур стоят на силосной башне? Что вы этим хотели сказать?
– - Это не силосная башня, -- сказал художник терпеливо, -- это сванская башня -- символ вражды народов, а козлотур ее топчет.
– - Ах, вот оно что, -- сказал парень. Все это время он слушал, не переставая обнимать
– - А ты говорил, -- сказала девушка, и они, медленно танцуя, отошли, если можно назвать танцем эти едва ритмизированные объятия.
– - Кстати, наши турокозы великолепно усваивают силос, -- сказал коллега из-за хребта.
– - Если козлотура заставить поголодать, он и доски будет грызть, -отпарировал Платон Самсонович.
Я почувствовал, что начинаю трезветь, и снова выпил.
– - Клянусь матерью, если товарищ, Серго не сидел в этой тюрьме!– Неожиданный голос, кажется, деятеля профсоюза. Я прислушался, но голос его заглушила разбившаяся у берега волна.
– - Надо спросить у товарища Бочуа!
– - Старые мухусчане помнят... Здесь еще в начале... (Волна да еще гром полностью отключили, что именно помнят старые мухусчане.)
– - Рок! Рок!
– - Сбацаем, Клавушка!
– - Этот Арменак отбил у меня бабу... Что ему сделать?
– - Смотря какая баба!
– - Дорогой Вахтанг, это правда, что здесь сидел товарищ Серго?
– - Не слышу, повторите!
– - Баба была -- во! Водяру хлестала -- дай бог! Парашютистка из Киева. Он еще тогда в "Амре" пел. Как услышала его блеяние, так и офонарела. Ну, я, бля, из принципа пригласил его к столу. Ну, ничего, я ему заменю черного полковника.
– - Совершеннейшая правда, мой друг. Как раз на этом месте, где мы сидим, была его камера.
– - Мы здесь едим и пьем, а они здесь страдали.
– - Для того, дорогой мой, они страдали, чтобы мы теперь здесь радовались жизни..
– - Да при чем тут она! Гори она огнем со своим парашютом. Я же из принципа, Славик...
– - Я очень извиняюсь, дорогой Вахтанг, что вмешиваюсь. Но камера товарища Серго была в том крыле, мы сейчас там винный подвал содержим.
– - ...Приезжают, тоскуя по Севану, а живут у нас на Черном море...
– - Пусть живут, кому они мешают!
– - Пусть живут, конечно, но я же из принципа, Славик... Если ты тоскуешь...
– - Предлагаю организовать экскурсию в камеру товарища Серго!
– - Рок! Рок!
– - Между ножек!
В свете молнии из адской темноты ночи белопенные волны и волны безумия на веранде. Молнии неба и жалкие вспышки нашего фотокора, запечатлевающего пиршество. Неожиданно смолк ливень, смолкла и музыка. Я оглянулся.
Музыканты, покинув свое высокое место, сидели за столиком и ели. Чуть отделенный от всех, окруженный щебечущей стайкой поклонниц, ел Арменак. Вернее, давал себя кормить. Из большой тарелки, куда сдернули мясо, по крайней мере, с пяти шампуров, девушка, сидевшая рядом, брала вилкой мясо и отправляла в сладкогласный рот Арменака. Над топырящимся крахмалом салфетки сухонькое надменное лицо. В руке кусок хлеба, который он держит двумя пальцами через бумажную салфетку.