Сандро из Чегема (Книга 3)
Шрифт:
– Знаю. Но я думал, что так легко из системы не отпускают.
– Меня отпустили, – сказал Тенгиз достойно, показывая, что он это он, но распространяться по этому поводу незачем.
– Дядя Сандро, – спросил молодой завмаг, – как все-таки это связано – кальсоны вождя и выселение абхазцев?
– Что вы его слушаете, – сказала тетя Катя, – он и сам сядет на старости лет за свой язык и вас еще прихватит с собой…
– Через этот подарок, – сказал дядя Сандро, переждав тетю Катю, как некий стихийный шум, – он хотел показать,
– Это ты, Сандро, перехватил, – сказал скептик, – он мог и кальсоны подарить, и выслать.
– Точно, – добавил кто-то, – буйвол сам пашет и сам топчет!
– Ты лучше рассказывай дальше, – сказал Тенгиз, – зачем тебе Сталин подарил кальсоны, теперь мы никогда не узнаем…
Не вполне довольный тем, что его догадку никто не поддержал, дядя Сандро двинулся дальше, постепенно оживляясь в процессе рассказа.
…Одним словом, надев брюки, он вышел из-за кустов, держа в своих руках старые солдатские кальсоны, которые он еще во время войны выменял на корзину груш у бойца истребительного батальона.
Теперь ему эти старые кальсоны показались ужасными, и он стал стыдиться того, что осмеливался в них подходить к товарищу Сталину, одновременно пытаясь утешить себя тем, что они были в закатанном виде.
Дядя Сандро решил, что теперь они ему не нужны, да и подходить к костру со старыми кальсонами в руке было как-то неудобно Он огляделся и, заметив у ног большой камень, отодвинул его и подложил под него свернутые жгутом кальсоны.
– Что это ты там спрятал? – спросил у него Тенгиз по-абхазски, когда он подошел к остальным.
– Старые кальсоны, – ответил дядя Сандро, – а что?
– Здесь уже доложили, что ты там что-то спрятал, – сказал он ему строго и предупредил, чтобы он никогда таких вещей не делал.
По словам дяди Сандро, он сказал это так, как будто он, Сандро, собирался всю жизнь глушить рыбу для Сталина, а Сталин за это всю жизнь собирался дарить ему кальсоны, а дядя Сандро, приняв подарок, норовил бы тут же пристроить свои старые кальсоны под первый же подвернувшийся камень.
Гости посмеялись забавности этого предположения, а Тенгиз, доскабливая уже оголенную кость, улыбнулся и, не подымая головы, пожал плечами:
– Тогда такое время было.
– И чему я дивлюсь, – продолжал дядя Сандро, – сколько времени прошло, а кальсоны как новенькие на мне. Видно, особая какая-то шерсть.
– Спецовцы, – бросил Тенгиз, не поднимая головы и не отрываясь от кости.
– Господи! Все-таки, может, хватит про исподнее, тут и женщины молодые, – сказала тетя Катя, обращаясь к мужу. Сейчас она сидела у его ног на постели.
Дядя Сандро взглянул на нее рассеянным взглядом и продолжал свой рассказ, никак не показав своего отношения к ее словам.
…Оказывается, возле костра
У ног Сталина, на самом ковре, расположились приближенные начальники во главе с Поскребышевым. Товарищ Сталин подозвал всех ребят из охраны и, как они ни ломались, заставил их усесться на ковер и принять участие в этом обеде под открытым небом.
– Кушайте цыплят, а то они вырастут, – говорил товарищ Сталин ребятам из охраны, которые очень стеснялись есть в присутствии вождя.
Когда дядя Сандро вспомнил эту шутку, Тенгиз радостно закивал и, оторвавшись от своей кости, пояснил:
– Но как они могли вырасти, когда они были жареные?
Подчеркнув абсурдность замечания вождя относительно цыплят, Тенгиз, как бы во избежание кривотолков, дал знать слушателям, что реплика эта представляла из себя только шутку, хотя и довольно затейливую, но все-таки только шутку Вождь шутил, чтобы приободрить ребят из охраны, и никакого другого значения не надо придавать его словам.
Дядя Сандро продолжал. Оказывается, во время обеда товарищ Сталин много шутил над своими приближенными, особенно же доставалось Поскребышеву Он высмеял его за то, что тот никак не мог сесть на ковер по-турецки, а потом, когда стали пить шампанское, он его поймал на том, что Поскребышев старается скорее, пока пена не осела, пригубить свой бокал, чтобы ему не доливали.
По словам дяди Сандро это было тонким и справедливым наблюдением, доказывающим, что он тоже мог бы стать неплохим тамадой, если бы так много не занимался политикой. Тут дядя Сандро остановился и лукаво оглядел всех со своей высокой подушки, словно стараясь понять, дошел ли до слушателей его далеко идущий намек.
Трудно сказать, дошел ли он до слушателей, потому что Тенгиз, тут же оторвавшись от своей кости и насмешливо посмотрев на дядю Сандро, спросил:
– Выходит, если бы ты так много не занимался застольными делами, мог бы стать вождем?
– И не хотел бы, – сказал дядя Сандро, – тем более после двадцатого съезда.
Разговор перебросился на двадцатый съезд, и многие стали высказывать различные соображения по поводу критики Хрущевым Сталина.
Я спросил у Тенгиза, что он лично думает по этому поводу.
– Именно я, да? – переспросил он и посмотрел мне в глаза.
– Именно ты, – повторил я.
– Конечно, Хрущев во многом прав, – сказал Тенгиз, – насчет колхозов прав. Насчет выселения народов прав и насчет арестов прав… Но если ты хочешь мое личное впечатление, я тебе скажу.
– Да, твое личное, – повторил я.
– К ребятам из охраны лучше его никто не относился. Это я видел своими глазами.
Тут нас неожиданно перебил Тендел, сидевший в углу рядом с братом дяди Сандро, который, кстати, отвалившись от стола, уснул.