Сандро из Чегема. Том 3
Шрифт:
— На душу Опивалы, — вдруг сказал Объедало, — лилось столько воды и вина, что она у него давно погасла.
— Вот это дурень! — хлопнул в ладоши Опивало. — Он думает, что, когда вода и вино проходят через горло, они задевают душу. Конечно, душа человека находится там, где горло переходит в тело, но она не имеет выхода к пищеводу, хотя расположена близко. Это видно хотя бы из того, что, если душа от гнева раскалена, стоит напиться холодной воды — и ты успокаиваешься. Но прямо пищевод с душой не связан. Иначе б ты, землеед, давно похоронил свою душу в съеденной земле.
Пока они так
— Нет, — сказал Джамхух, — нам останавливаться некогда. Мы в пути. Но не кажется ли тебе, что пора спуститься в село и принести соли-лизунца твоим овцам и коровам?
— Правда, — согласился пастух, — давно пора, да все некогда было. Завтра собираюсь. Подождите немного. Я подымусь к своему стаду и через полчаса буду здесь с овцой. Зарежу ее и угощу вас молодым мясом, которое мы запьем кислым молоком из бурдюка.
— Спасибо, — сказал Джамхух, — но мы спешим по делу.
— Да и за полчаса баранчика сюда не пригонишь, — пошутил Скороход, подмигивая друзьям.
— Да и баранчика мы впятером не одолеем, — подхватил шутку Объедало.
— Да и свежий бурдюк с кислым молоком не стоит открывать, — добавил Опивало. — Мы его до конца не выпьем, а оно тогда забродит.
— Не беда, — сказал простодушный пастух, — забродит, собакам сольем. Доброго вам пути, раз вы спешите.
— До свидания, — попрощались друзья и двинулись дальше.
— Постойте! — вдруг окликнул их пастух. Друзья оглянулись. Лицо пастуха выражало растерянность и удивление.
— Путник, — обратился он к Джамхуху, — как это ты узнал, что у меня кончились запасы лизунца? Ведь ты и в шалаш ко мне не заходил?
— Очень просто, — сказал Джамхух, — я видел, как две твои коровы и несколько овец лизали белые камни.
— Точно! — ударил пастух ладонью себя в лоб. — Ты мудр, почти как Джамхух — Сын Оленя.
— А он и есть… — начал было Объедало, но тут Джамхух незаметно толкнул его, и Объедало замолчал.
— Что «он и есть»? — спросил пастух.
— Он и есть то, что он есть, — сказал Опивало.
— А-а-а, — закивал головой пастух и стал насаживать вяленое мясо на вертел.
Объедало тайком облизнулся, и друзья пошли дальше.
Вечером Джамхух со своими спутниками развел костер на живописной лесной лужайке, они поужинали чем Бог послал и, сидя у костра, разговаривали о всякой всячине.
— Друзья мои, — сказал Джамхух, — не скрою от вас, что я волнуюсь перед встречей с прекрасной Гундой. Я чувствую, что великанов я, пожалуй, одолею, но я ничего не знаю о семейной жизни людей. Я знаю, как мама-олениха жила со своим оленем, но к своему отцу я попал, когда тот уже был вдовцом. Расскажите мне о ваших женах. Какие у них нравы, как с ними надо обращаться. Начнем с тебя, Скороход.
Скороход в это время, сняв жернова со своих ног, смазывал в них отверстия бараньим жиром, чтобы они не слишком терли ноги.
— С меня, Джамхух, — сказал Скороход, — как начнешь, так и кончишь, потому что я ужасно чувствительный и от этого ужасно влюбчивый. А оттого, что я влюбчивый, я никак не могу жениться. Только я хочу жениться на полюбившейся мне девушке,
— Легкий ты человек! — сказал Джамхух.
— Оттого-то и хожу в жерновах, — не совсем впопад ответил ему Скороход, продолжая смазывать бараньим жиром отверстия своих жерновов.
— Лучше я расскажу о той… — охотно начал Объедало, но тут его перебил Опивало.
— Сын Оленя! — взмолился он. — Если Объедало скажет сейчас о той, на шее которой он хотел бы быть повешенным, я уйду от вас или огрею его головешкой! Выбирайте одно из двух!
— Ладно, — сказал Сын Оленя, — он обещает нам не говорить так.
— А он уже все сказал, — примирительно вставил Объедало. — Ну так вот, — продолжал он после небольшой остановки, — моя жена, то есть та… Ну, которая моя жена, очень хорошая женщина. Мы с ней живем уже десять лет и нажили пятерых детей, по которым я уже скучаю… Не говоря о той, на шее которой…
— Джамхух, он опять! — вскричал Опивало.
— …висят бусы, — продолжил Объедало, очень довольный, что перехитрил Опивалу, — которым, значит, бусам, я сейчас завидую. Мы живем дружно, мирно, она все умеет делать по хозяйству. Иногда, если она и завозится в огороде или с детьми… Ну да, копуша она у меня… Так вот, если она завозится и не успеет приготовить ужин, то кричит мне: «Объедало, я тебе не успела ужин приготовить! Возьми в кухне соли и перцу и накопай себе за домом свежей земли». Я иду на выгон, окапываю большой цельный кусок дерна, густо солю его, густо перчу и съедаю. А в это время дети мои кружатся вокруг меня, хохочут и кричат: «Папа-землеед! Папа-землеед!» А в остальном у меня все как у людей. Одним словом, я очень доволен той…
— Опять начинаешь? — вздрогнул Опивало.
— Я очень доволен той, — твердо продолжал Объедало, — на шее которой…
— Сын Оленя! — закричал Опивало.
— …на шее которой бусы… сердоликовые, — закончил Объедало, обрадованный тем, что сумел подразнить Опивалу.
— Спасибо, Объедало, — сказал Джамхух, — мне очень понравилась твоя семейная жизнь. А теперь ты, Опивало, расскажи о своей.
— Хорошо, — согласился Опивало, и кадык у него так и заходил от воспоминаний о семейной жизни. — Я, конечно, человек пьющий, что следует из самого моего имени. То есть, я пью, следуя за своим именем. Скорее дятел…
— Джамхух, умоляю, останови его! — вскричал Объедало. — Если он сейчас начнет про дятла, который умрет от сотрясения мозга, я так его трахну вот этой головешкой по голове, что он сам умрет от сотрясения мозга! А перед смертью у него столько искр посыплется из глаз, что они затмят звездное небо, не говоря об искрах, которые посыплются из головешки.
При этих словах Объедалы все посмотрели на головешку, потом на голову Опивалы, а потом на небо, как бы стараясь представить, может ли из глаз Опивалы и из головешки высыпаться столько искр, чтобы они затмили звездное небо. Пожалуй, может, решили все, в том числе и сам Опивало.