Сандро из Чегема. Том 3
Шрифт:
— Стой здесь! — сказал он мне, а сам стал быстро подыматься по косогору, прихватив с собой свой остроносый топорик.
Он поднялся на гребень и остановился. Некоторое время он глядел в ту сторону, куда ушли все. Мне показалось, что он туда смотрит бесконечно долго. Потом он вдруг обернулся ко мне бледным лицом и кивнул, чтобы я подымался.
Я не знал, брать мне корзину или нет. Все-таки я взял довольно тяжелую для меня корзину, наполненную сырыми грецкими орехами, и потащил ее наверх. Когда я выбрался наверх и стал рядом с дядей, я увидел, что два
— Может, жив? — спросил дядя, когда они подошли к нам. Один из них скорбно покачал головой, а другой сказал:
— Чтоб твои враги так были живы, как он…
Оба они были очень бледными. Лица убитого лейтенанта я не видел. Оно было прикрыто фуражкой. Я только заметил, что тело лейтенанта сильно продавливало плащ-палатку, на которой оно лежало. Казалось, смерть внесла в его тело какую-то дополнительную тяжесть.
Мы подымались наверх. Впереди дядя со своим легким топориком за плечом, за ним два бойца истребительного батальона со своей печальной ношей, а сзади я с корзиной, отдавливающей мне то правое, то левое плечо. И хотя мне никто не велел идти, не отставая от остальных, я шел и шел, обливаясь горячим потом и временами раздраженно поглядывая на дядю, который и не подумал помочь мне.
Перед самым выходом из котловины Сабида, где наиболее крутой подъем и где особенно трудно было идти, я вдруг заметил, что впереди меня на тропинку выкатился откуда-то грецкий орех и покатился вниз. Потом другой, потом третий… И вдруг я догадался, что они выпадают из кармана мертвого лейтенанта.
Наверху у самого края котловины стояла тетушка со всеми своими детьми и еще несколько крестьян, оказавшихся поблизости. Они, конечно, слышали выстрелы.
— Что случилось? — спросила тетушка глухим голосом.
— Немцы убили нашего командира, — ответил один из бойцов, и они осторожно положили на землю свою ношу.
— Немцы или какая другая чума, — поправил его дядя, — теперь никто не узнает…
— Это, конечно, были парашютисты, — заметил второй боец, — опытные диверсанты…
— Да, опыта у них хватило, — сказал дядя, словно насмехаясь над бойцами истребительного батальона.
— Несчастная его мать, несчастная его мать, — запричитала тетушка.
— Вы проводите их до сельсовета, — сказал дядя Кунте и еще одному крестьянину. Те кивнули и вместе с бойцами истребительного батальона приподняли плащ-палатку с телом лейтенанта. Срезая путь, они пошли в сторону верхнечегемской дороги.
— Что ж ты не позвал их в дом, — сказала тетушка, — хоть бы воды напились.
— Обойдутся, — жестко отрезал дядя, — я все видел…
Оказывается, по его словам, они оба струсили, а преступники и в самом деле оказались опытными людьми. После первого оклика лейтенанта они не остановились, по словам дяди, потому что впереди в десяти шагах была яма. Они
Как только они прыгнули в яму, лейтенант тоже бросился на землю и стал стрелять, но он по сравнению с ними был в невыгодном положении, и они последней автоматной очередью достали его. Видя, что лейтенант убит, а двое остальных бойцов, как упали на землю, так и ни разу не подняли головы, эти двое вышли из ямы и, пятясь, шли по тропе, пока она через десять шагов не углубилась в лес. И только потом, убедившись, что преступники ушли в лес, бойцы истребительного батальона подошли к своему убитому командиру.
Мы уже подходили к дому. Корзину мою несла тетушка.
— Дядя, — спросил я, — я одного никак не пойму, почему он их сразу не окликнул, а дал им уйти?
Я вспомнил, как отчетливо они были видны на гребне горки и как трудно им было бы сражаться с лейтенантом, если бы он залег у молельного ореха.
— Думаю, что из-за тебя, — ответил дядя.
— Почему? — не понял я.
— На всякий случай, — сказал дядя, — он не хотел рисковать лишними людьми.
— А что теперь будет с этими двоими? — спросил я, имея в виду бойцов истребительного батальона.
— Ничего, — ответил дядя, — думаю, дюжину патронов они выбросят по дороге.
— Почему? — спросил я.
— Ну чтоб видно было, что они сражались, — сказал дядя насмешливо.
— Оставь этих несчастных, — перебила его тетушка, меняя корзину в руке, — куда им сражаться, они всю жизнь ничего, кроме мотыги, не держали в руке.
— Вот я и говорю об этом, — ответил дядя, вынимая из кармана кусок газеты и отрывая от нее на цигарку, — а ты думала, о чем я говорю?
— Ради Бога, оставь, — сказала тетушка.
Из колхозного табачного сарая исчез тюк табака. Взял его, по общему мнению, пастух Кунта. И хотя никто не видел, как он его брал оттуда, все решили, что на такое глупое воровство только он и способен.
Во-первых, он украл табак самого низкого сорта «дип», как его именуют по старинке чегемцы. Сорт этого табака получается из самых нижних листьев табачного стебля. Они всегда недоразвиты, в них мало соку и потому, вероятно, после сушки в них мало аромата и других табачных достоинств.
Зато в них есть одно неоспоримое достоинство, с них начинается ломка и сушка табака, они первые. Так что те, у кого кончились прошлогодние запасы, могут начинать курить этот табак.
Обычно крестьяне запасались табаком, когда он еще сушился на рамах. Брали понемногу, чтобы незаметно было. Но воровать табак, когда он уложен в тюки и учтен в сводках, — бессмысленно и глупо. И на такую глупость только Кунта и способен. Так считали чегемцы.
Завтра или послезавтра из правления колхоза приедет арба и надо будет сдавать табак — тут-то и обнаружится пропажа. В те грозные военные годы за такие дела запросто сажали в тюрьму.