Санки, козел, паровоз
Шрифт:
— Во время Первой мировой, — говорил он тоном крайней заинтересованности темой, — в Германии и Австрии наблюдался дефицит хлопка и форму для армии шили из материи на основе крапивы. Крапивная ткань была дешевой — крапива росла буйно, полива, удобрений не требовала. И не думайте, что мундиры кусались, — ведь в дело шли только волокна стеблей, а не листья. Англичан, правда, и жгучая крапива не пугает. Там в одном пабе графства Дорсет ежегодно устраивают соревнования: кто больше съест крапивных листьев. Правила очень строгие: ни тебе перчаток, ни каких-либо средств, снижающих чувствительность рта, — только пиво! И не плеваться! Отрыгнул — сразу вылетел. Победителем признают психа, перед которым через час от начала соревнования лежит самый длинный набор голых крапивных стеблей. В настоящее время рекорд составляет пятнадцать метров для мужчин и восемь — для женщин.
Затем Сева переходил к фундаментальным, классификационным, проблемам растительного мира:
— А ведомо ли вам, собратья, — палец вверх, взор строгого воспитателя, — что клубника,
Алик Умный выбирал сюжеты исторические и тоже всякий раз в своей пятиминутке норовил развенчать какой-нибудь миф. Стиль его речи, в отличие от Севиного напористого, был скорее благодушным.
— Что касается Марко Поло, — использовал Алик и такой прием, как бы продолжение старого разговора, — тот вообще был хорватом. Марко Пилич, так его звали, из Далмации, в те времена — протектората Венеции. И вот будто бы семнадцатилетним мальчишкой он попал в Китай, пробыл много лет на Дальнем Востоке, пережил множество приключений и обо всем этом написал книгу. Но — прошу покорно вашего благосклонного внимания — вполне возможно, что этот Марко Цыпленок, а именно так переводится его фамилия, наслушался баек заезжих купцов, а потом, сидючи в одной камере с неким пизанцем Рустичелло — их обоих захватили генуэзцы — и обладая безусловным сочинительским даром, но оставаясь при этом малограмотным, надиктовал своему сокамернику описание экзотических чудес. Причем пизанец записывал все это по-французски. Книга вышла под заголовком «Миллион», и вскоре публика стала говорить о ней как о миллионе обманов, а автора, который сильно разбогател, стали называть «сеньор Миллион». Впрочем, рукопись не сохранилась. Но многие компатриоты Марко, то бишь итальянцы, до сих пор считают, что он привез в Италию их любимые макароны, а также мороженое. Однако и это — сказки. В арабских странах макароны известны с девятого века, да и в Генуе их ели задолго до возвращения Поло — якобы с Дальнего Востока. А мороженое, изобретенное китайцами, появилось в Европе только в семнадцатом веке, так что Марко Поло и тут ни при чем.
— Вот ты, друг мой Виталик, — возобновил дозволенные речи Алик на очередном заседании, — единственный телефонно-телеграфный специалист в нашей компании. Ответь мне: кто изобрел телефон? Да, да, твои сомнения оправданны, это вовсе не Александр Белл, иначе, как вы все понимаете, я бы не спрашивал. И не братья Черепановы, гы-гы. Располагайтесь поудобнее, протяните озябшие руки к камину и слушайте. В тысяча восемьсот пятидесятом году флорентийский еврей Антонио Меуччи приехал в страну неограниченных возможностей, в Североамериканские Соединенные Штаты, и уже через десять лет — а также за пятнадцать лет до Белла — продемонстрировал там приборчик, названный им «телетрофоно». Еще через десять лет, и по-прежнему до того же Белла, он заполнил специальный документ, некий временный патент, под латинским названием caveat.В своем доме он устроил линию связи, по которой из лаборатории разговаривал с женой — она болела артритом и не могла ходить. Но тут произошло несчастье: на пароме, плывущем к Стейтен-Айленду, взорвался котел, Меуччи получил сильный ожог и попал в больницу. На лечение Антонио истратил все деньги, по-английски он говорил из рук вон плохо, вести деловые переговоры не мог, впал в нищету и не сумел вовремя заплатить несколько долларов для подтверждения своего приоритета. А тем временем, в тысяча восемьсот семьдесят шестом году, свое изобретение зарегистрировал Белл. Меуччи вчинил ему иск и послал чертежи и действующую модель аппарата в лабораторию «Вестерн Юнион». Поразительное совпадение: в той же компании работал сам мистер Белл, и прибор Меуччи таинственно исчез. Флорентиец умер в восемьдесят девятом, когда его иск против Белла еще не был закрыт. Пока то да се, истек срок патента самого Белла, и дело прекратили. Потихоньку про Меуччи забыли, а в любой энциклопедии вы можете прочесть, что телефон изобрел Александр Белл, американец, приехавший из Шотландии и передавший на расстояние в двенадцать метров свою знаменитую фразу: «Мистер Уотсон, идите сюда, вы мне нужны!»
Тогда Алик не мог знать, что лет через сорок, в 2004-м, палата представителей США примет резолюцию, в которой признает заслуги Антонио Меуччи в изобретении телефона.
— А ведома ли вам, мои братья по раскрытию тайн… — Теперь наступила очередь Алика облизывать ложку с гоголем-моголем. Конечно, будь это повествование не старательно воспроизводимым мемуаром, а сочинением, откровенной неприкрытой фантазией, автору следовало снабдить Алика Умного другой поведенческой деталью, не повторяющей Севину. Вот варианты
— Ведома ли вам истинная история появления гильотины? Что? Гильотен? — Алик огорченно покачал головой. — Доктор Жозеф Игнас Гильотен, профессор анатомии, хоть и приходился другом отъявленным кровососам Жану Полю Марату и Максимилиану Мари Исидору Робеспьеру, сам отличался мягким нравом. Он вообще выступал против смертной казни, но, уж коль она оставалась в революционном обиходе, предложил использовать наиболее милосердный способ исполнения приговора, вызывающий мгновенную смерть и при этом одинаковый для всех сословий. Раныпе-то бедняков вешали, а богатеньким отрубали головы. Вот доктор и предложил всех уравнять. При этом к собственно конструкции этого механизма он отношения не имел. Чертежи нарисовал другой доктор — хирург Антуан Луи, а построил машинку некий механик и фортепианных дел мастер немец Тобиас Шмидт при консультативной помощи парижского палача Шарля Анри Сансона. Сам Гильотен и его семья изо всех сил старались очистить свое имя от огорчительной связи с орудием убийства, — но, увы, не получилось. Надо сказать, что другие доктора, и существенно позже, прикидывали, сколько времени сохраняется сознание в отсеченной голове. Так точно и не выяснили, но предполагают, что от пяти до тринадцати секунд. А теперь, — вот тут как раз уместны палец к потолку и многозначительная пауза, — медленно посчитайте до тринадцати, представляя при этом, что вы — не вы, а просто отрубленная голова. Представили? Тогда я продолжу.
На самом деле гильотина и вовсе не французское изобретенье. Первая такая хреновина появилась в Галифаксе — что в Йоркшире, а не в Канаде, Канады тогда еще не было. Тяжелый топор падал с высоты пяти метров, управляли этой штукой с помощью веревки и шкива и в дело пустили еще в тринадцатом веке.
— Вы, конечно думаете, о невежды, — мог сбиться Алик на агрессивный тон Севы, — что Мария-Антуанетта, эта злыдня, презирающая свой народ (да и не свой, строго говоря, она ведь была австриячка), сказала: «Ах, у них нет хлеба? Так пусть едят пирожные». Чтобы да, так нет.
Во-первых, речь шла не о пирожных. Qu’ils mangent de la brioche —о бриошах она говорила, а бриоши восемнадцатого века мало чем отличались от хорошего пшеничного хлеба. Получается, что королева не издевалась над бедняками, а пыталась проявить доброту: «Дайте им хлеб получше». Да только и этого она не говорила. Жан-Жак Руссо утверждал, что слышал эту фразу еще до рождения несчастной королевы. Биографиня же Марии-Антуанетты, некая Антония Фрейзер, полагает, что впервые это сказала другая королева, тоже Мария, но Терезия, жена Людовика Четырнадцатого. А про Антуанетту и хлебобулочные изделия ходила еще одна байка — будто она из своей родной Вены принесла во Францию рецепт круассанов. Что тоже вряд ли, поскольку первое упоминание о круассанах отмечено только через полвека после ее казни. Забавно, что во времена Антуанетты австрийские повара и правда привезли такие воздушные булочки — но не во Францию, а в Данию, где те получили название венского хлеба, wienerbr0d.А в самой Вене — вы будете смеяться — те же булочки назваются… правильно, «копенгагенки».
— Что касается одноглазого Нельсона, — «дукатина»? палец? синий взгляд? — то герой этот, для начала, был порядочной сволочью, хотя и храбрецом. Судите сами. В Неаполе самым подлым образом казнил девяносто девять пленных, хотя британский командир гарнизона обещал сохранить им жизнь. В любви адмирал был неразборчив. Эмма Гамильтон, жена английского посланника в Неаполе, а до замужества — лондонская проститутка, была жутко толстой бабехой, малообразованной, говорящей с чудовищным ланкаширским акцентом. Что такое ланкаширский акцент, я не знаю, — если наш англоман Виталик в курсе, пусть расскажет. А еще Нельсон стал объектом обожания некоего Патрика Бранти, приходского священника, который из любви к адмиралу поменял свою фамилию на Бронте, когда король Неаполитанский сделал Нельсона герцогом Бронте. Этот Патрик и стал папашей знаменитых пишущих сестричек Бронте — Шарлотты, Эмили и Анны.
Есть различные предположения касательно последних слов адмирала. — Тут синий взгляд обратился к Виталику, давнему партнеру по игре в «последние слова». — Смертельно раненный, Нельсон прошептал капитану Харди: «Поцелуй меня, Харди», что тот и сделал. Правда, некоторые историки утверждают, что Нельсон сказал не kiss me, а кисмет —«судьба» по-арабски. С чего вдруг умирающий адмирал заговорил по-арабски? Поэтому я остаюсь твердым сторонником поцелуя. Ну и забудьте, наконец, этот романтический образ с повязкой на глазу — не было никакой повязки! Собственно, это я и хотел сказать с самого начала. Правый глаз адмирала был действительно поврежден: упавшее рядом ядро засыпало его всякой дрянью, после чего он частично потерял зрение. Однако внешне глаз выглядел превосходно — Нельсону с трудом удалось убедить начальство, что ему положена пенсия за увечье. Так вот, при всей его отчаянной храбрости и, видимо, военных дарованиях Нельсон вел себя в жизни по-свински, а потому почти все высшие чины королевского флота отказались присутствовать на его похоронах.