Санкт-Петербург. 1000 вопросов и ответов
Шрифт:
(А. В. Луначарский)
«…С тупой ограниченностью, самодовлеющей тьмою — все так же будет стоять за все отжившее, невежественное на своем буйволе».
(И. Е. Репин)
…На коне тяжелоступном, В землю втиснувшем упор копыт, В полусне, волненью недоступном, Недвижно, сжав узду, сидит.Приведенные
Ректорский флигель
Открытие памятника Александру III. Фото 1909 года
И. Е. Репин видел в этом произведении «жестокий приговор самодержцу», обличительное символическое изображение царствования Александра III. Уже спустя три года после открытия монумента перед Городской думой ставился вопрос: не снести ли его вовсе? По словам Александра Бенуа, Николая II никогда не покидало желание «сослать памятник в Сибирь». История памятника на Знаменской площади имела свое продолжение. В 1927 году на гранитном пьедестале было высечено четверостишие Демьяна Бедного:
Мой сын и мой отец при жизни казнены, А я пожал удел посмертного бесславья: Торчу здесь пугалом чугунным для страны, Навеки сбросившей ярмо самодержавья.В 1937 году памятник был снят и передан Государственному Русскому музею. В 1994 году он установлен в парадном дворе Мраморного дворца.
«Петербург — это всего лишь двор, хаотическое нагромождение дворцов и лачуг, это вельможи, окруженные поставщиками».
«На пустынных берегах, откуда, казалось,
«Основание Петербурга является ярчайшим свидетельством русской силы духа, которая не знает ничего невозможного… нельзя не задуматься над чудом создания столь прекрасного города в такое малое время».
Я Петербург люблю с его красою стройной, С блестящим поясом роскошных островов, С прозрачной ночью — дня соперницей беззнойной, И с свежей зеленью младых его садов. Увы! Как скучен этот город, С своим туманом и водой! Куда ни взглянешь, красный ворот Как шиш торчит перед тобой…«Петербург вовсе не похож на прочие столицы европейские или на Москву. Каждая столица вообще характеризуется своим народом, набрасывающим на нее печать национальности; на Петербурге же нет никакого характера: иностранцы, которые поселились сюда, обжились и вовсе не похожи на иностранцев, а русские, в свою очередь, обыностранились и сделались ни тем, ни другим…»
«Чтобы хорошо узнать Петербург, надобно посвятить ему всю жизнь свою, сродниться с ним, предаться ему душою и телом… Ни под небом Италии, ни средь развалин Греции, ни в платановых рощах Индии, ни на льяносах Южной Америки не бывает таких ночей, как в нашем красивом Петербурге. Бездна поэтов описывала и восхваляла наши северные ночи, но выразить красоту их словами так же невозможно, как описать запах розы и дрожание струны, замирающей в воздухе. Не передать никакому поэту того невыразимого, таинственного молчания, полного мысли и жизни, которое ложится на тяжело дышащую Неву после дневного зноя, при фосфорическом свете легких облаков и пурпурового запада».
«Да, господа, жить безвыездно в Москве и потом приехать в Петербург — это значит из одного мира перелететь в другой, совершенно на первый не похожий… Я еще не осмотрелся в Петербурге, чему причиною и то, что общность его так сильно и мощно охватила мою душу, что она не в состоянии сосредоточиться ни на одной частности и рассмотреть ее. Хотя Петербург в осеннее и зимнее время не имеет и половины своего значения, являясь во всем своем поэтическом блеске только весною и летом, но я уже заколдован им. В самом деле, стоит только вскользь увидеть Неву, чтобы почесть себя перенесенным в какое-то волшебное царство…»