Санскрит во льдах, или возвращение из Офира
Шрифт:
«Стройная организованность всей производственной системы при величайшей подвижности ее элементов и их группировок и при высокой психической однородности трудящихсякак всесторонне развитых работников- вот… характеристика послекапиталистичеекого общества» [32] .
Спрашивается: при психической однородности (и, конечно, односторонности) о какой всесторонности может идти речь? Свойст — венный русским умам глобализм (или космизм, отзвуки которого встречаются и в романе Богданова) — вариант того же стремления к однородности, к отказу от разнообразия, к подавлению — хотят или нет сами авторы этих идей — индивидуальной жизни и ее подчинению любым формам коллективного бытования. Не играет роли, какмотивированы (как
32
Богданов А. В. Вопросы социализма: Работы разных лет. М., 1990. С. 94.
Вот почему так недолюбливал советский режим (которому, сравнительно со своим предшественником, царским режимом, удалось добиться, наверное, максимально допустимого однообразия всех форм общественной и личной жизни) вопросы, проблемы,отсутствие внешней ясности, отчетливости в произведениях писателей, теоретиков. Первоочередным было не решение задачи, ответ на вопрос (тот и Другой могли быть сложны), а ясное и недвусмысленное изложение, пусть ни на шаг не приближавшее к ответу.
У советского официоза были, конечно, исторические предшественники и в России, и на Западе, преимущественно среди социалистов. Тот же Богданов писал в цитированной главе из книги «Краткий курс…»: «Из реальной власти общества над природой внешней и над своей собственной природою вытекает другая черта психологии нового мира…»
Прерываю цитату. Психологию нового мира автор выводит из двух властей — над природой и над обществом. Два соображения идут в голову. 1. Нельзя достичь власти над природой без уверенности, что абсолютно известно ее устройство. 2. Бессмысленно говорить о власти над обществом, не решив, что оно такое — продолжение ли природы или у него свои собственные законы.
У Богданова нет удовлетворительного ответа на оба вопроса, а имеющиеся представляют собой попросту догматическое и немотивированное утверждение — так и будут поступать впредь все идеологи советского режима, ибо допустить, что есть нерешаемые вопросы, значило признать границы своей власти, а это противоречило существу режима. Задачи, решение которых нуждалось в многозначной системе доводов, или замалчивались, или объявлялись выдумкой, происками темных сил и т. п.
Продолжаю цитату:
«Это отсутствие всякого фетишизма, чистота и ясность познания, освобожденного от идолов мистики и признаков метафизики» [33] .
Освободить познание от метафизики — значит, освободить его от познания, ибо человек — существо метафизическое, по своей природе склонное к вопросам, не имеющим окончательного ответа, — вопросам, выходящим за пределы его физического бытия.
Богданов, не желая, вероятно, того, говорит, что грядущий социалистический строй будет существовать средствами постоянного понижения уровня человечности, покуда человек не исчезнет совсем.
33
Там же. С. 95.
«Сознательно и планомерно организуя свою борьбу со стихиями природы и свои собственные отношения в этой борьбе…» [34] . Мысль держится на ошибочной посылке, будто борьба со стихиями организуема. Для этого нужно, чтобы человек равнялся стихиям, а в этом случае он лишается того, что составляет условие его человеческого существования, — неполной причастности физическому миру. Но Богданов одурманен представлением о социализме о как все- и всепобеждающей силе. Ну, а раз стихии победимы, то «в жизненном опыте человека нет больше области, окруженной непобедимой стеной тайны» [35] .
34
Там же.
35
Там
Напоминает авторское рассуждение о любви в романе «Что делать?». Мол, это не любовь, а вот это да, она. Нет тайны, все известно, и дело сводится лишь к овладению навыками, к учебе. Очень похоже, по этим причинам хотели избавиться от половых различий: пол оставался тайной, неорганизуемой областью отношений, стихией в самом человеке. Реально с этим ничего не могли поделать, поэтому предпочитали в конце концов молчать, наложили на тему официальный запрет.
Продолжением утопии «Красная звезда» стал роман «Инженер Мэнни» (1912). Герой «Красной звезды», житель Земли Лэнни (Леонид Н.), возвращается на Марс, чтобы работать «для дорогого ему дела — сближения двух миров» [36] . Что ж, уже знакомые глобализм/космизм, неоднократно подтверждаемые и этим романом. Например: «Силе стихий было нанесено… поражение. Стало казаться, что все возможно для человеческого ума<…>Тогда появился знаменитый "План работ", наметивший преобразование всей планеты» (с. 221).
36
Там же. С. 204.
Если исходить из убеждения «Человек все может», преобразование планеты и планет не является чем-то из ряда вон. Однако стоит поменять взгляд, признав, что «человек все может» — заблуждение, как и «преобразование планет», становится ошибкой. Как бы ни оценивать этот «План», события последних десятилетий свидетельствуют: «преобразование природы», осуществленное людьми, не допускавшими хотя бы только возможности их ошибки, принесло никем не рассчитанные результаты. Их основная причина (не единственная, но основная) в том, что все проекты русских социалистов (возможно, типологическая черта социалистической мысли, но в западноевропейском мире она не стала долговременной общественной практикой, там ее главным поприщем все же оставалась книга) исходили из понятия: общество, государство, классы, человечество — некое целое, и никогда не брался в расчет отдельный человек. Пусть не говорят: да нет никакого отдельного человека, он — общественное существо. Конеч — но, только из отдельных состоит сообщество, иначе должно употребить другое понятие, популяция, например. Отдельностьчеловека и намеревались преодолеть. Ради целого/общего полагали допустимым жертвовать его частями, словно частьне была индивидом — ц елым, уникальным, неповторимым экземпляром. В том-то и дело! Для социалистической теории по — русски человек не уникален, не имеет ценности вне целого/общего. Ценны человечество, вселенная.
А. Богданов писал: «Приходится выбрать сознательное пожертвование тысячами жизней ради целей человечества, как во время прежних войн заведомо приносились еще большие жертвы ради интересов отдельной нации» (с. 227).
Не трудно заметить, что названный принцип есть правило существования русско — советско — русского государства.
В целом второй роман Богданова уступает первому Писатель явно излагает своиидеи, не считаясь с материалом. Многое либо публицистика, либо отрывки из теоретических работ автора. Заканчивается книга словами, уместными в каком-нибудь труде А. Богданова по теории социалистического общества:
«Решение самых сложных организационных задач стало делом не индивидуального таланта или гения, а научного анализа, вроде математического вычисления в задачах практической механики» (с. 283).
Взгляните-ка: организационные задачи общества (т. е. людей, т. е. отдельного человека!) — это почти задача практической механики. Но человек (т. е. общество!) не механическое существо, об этом писано — переписано в классической русской литературе, и на тебе!
«Благодаря этому… величайшие трудности новой организации сравнительно легко и вполне планомерно удалось преодолеть<…>Универсальная наука явилась орудием научного построения социальной жизни в ее целом» (с. 283).