Сантехник. Твоё моё колено
Шрифт:
Я представил Генриху Иннокентия. Дескать, светило гештальта, мастер суггестии, лучший в Прибалтике толкователь сновидений. Если приснилась свадьба или еще какой кошмар — все к нему. Хлопком в ладоши погружает в транс военных эпилептиков, оперных истеричек и африканских носорогов. Может вернуть нервное равновесие одной лишь доброю улыбкою. Генрих отказался.
Кеша назвал меня балаболом, отправился готовить кофе. Он считает, это лучший способ разрядить неловкость. Выбрать калибр помола, досыпать сахар, капнуть в жезву три капли холодной воды и напряженно следить за пенкой… Ему точно было интересно. А нам — все равно неловко. Я заговорил на общие темы:
— А мы тут на пикник ездили. Шашлык был… Осетр…
— Да-да, конечно, — сказал Генрих. На чемпионате траурных голосов он точно стал бы чемпионом. Кеша поставил перед ним чашку. Сказал, что приготовил кофе по особому колумбийскому рецепту. Наврал, конечно. Генрих молча положил сахар и ложкой вращал с таким дребезгом, будто не размешивал, а сверлил.
Мне нравится, что не я один мучим этой женщиной. Страдающий Генрих — вот название картины, которую я бы повесил над кроватью.
— Что же вы не предупредили Катю о приезде? — спросил Иннокентий как бы с сочувствием.
— Сюрприз хотел устроить, — ответил игрок.
— Не сомневаюсь, она обрадуется.
Вдруг хлопнула дверь, в прихожую вошли. Генрих повернулся на звук и засопел. Раппопорт уставился на Генриха. Он психолог, изучает поведение обманутых мужей в ареале их обитания. Я стал смотреть на Кешу. Мне интересно, как ученые исследуют дикую фауну. Мы слышали Катин смех, голоса подруг и заливистый фальцет Некрасова. Господин артист рассказывал очередную байку.
Прошла долгая, долгая минута — и они ворвались. Сперва зеленая подруга, за ней рыжая. С хохотом и визгом. Потом Катя, тоже оскорбительно веселая. Алеша вошел худшим из способов. Он смотрел под ноги и говорил, говорил. Не видел диспозиции, опустил руку на Катину талию. Спокойно и привычно. Вошедшие увидели Генриха и замерли. И сразу поняли — все очень плохо.
Катя первой очнулась, порхнула к мужу, чмокнула в щеку, повисла на шее. Зря она ушла из театрального. Преподавателям стоило бы удерживать ее насильно, цепями и угрозами. К пенсии гордились бы, что воспитали гениальную актрису.
Она щебетала легко и ласково. Будто не было той страшной секунды, когда бывший встретился с будущим и оба это поняли. Все поверили, даже я, — неловкость лишь почудилась. На самом деле поведение всех присутствующих, все мысли и намерения — все очень, очень пристойно.
Как же легко они нас обманывают! Восторг и ужас! Катя строчила без пауз, будто заговаривала несчастье. Но выглядело, конечно, будто она страшно соскучилась.
— Мы были на пикнике у одного богача, милейший дядька, всех любит. Шашлык готовит божественный. А это Алексей Некрасов, познакомься. Актер нашего театра. Алеша вместе с Севастьяном готовит пьесу о Нострадамусе. Он будет режиссером и сыграет Генриха восьмого. Мне, представляешь, предложили роль! Даже не знаю… Здорово?
Генрих кивнул. Конечно, здорово. Столько мужиков вокруг. Актер-режиссер, хромой психолог, увалень-писатель. Еще какой-то миллионер, повелитель шашлыка, на втором плане. Не хватает только предыдущего мужа по фамилии Иванов, для коллекции.
Всем стало весело. Мы пили вино, играли в психологические игры, которых у Кеши в голове ровно миллион. И только Генрих был мрачен. Он знает триста невербальных способов сказать гостям «до свидания». Он зевал, спрашивал, который час, замечал, что на улице прекрасная погода для прогулок и не хочет ли Катя пройтись перед сном. Интересовался ужином, ковырял золу в камине, мыл посуду, уходил наверх, потому что устал, и снова возвращался. Катя сделала бутерброды, что в переводе с языка молодоженов значило «не будь засранцем». Дом гудел. Алеша захмелел, тряс светлым чубом, строил смешные рожи и много жестикулировал. Рыжая и зеленая подруги смотрели на него влюбленно. Кеша хохотал, поправлял хромую ногу, просил рассказывать еще.
Комментарии
Мне стало его жаль. Я поднялся, сказал «какие вы все клевые!» и ушел спать. Хотелось, конечно, чтоб Катя смотрела мне вслед. Вдруг обернулся с лестницы, — она глаз не сводит с Некрасова. А чтоб вы все тут лопнули.
Следующую неделю я просидел в кабинете, отключив телефон. Написал десять тысяч слов. Стер. Написал еще три тысячи. Снова уничтожил. Купил в подарок коробочку дорогого гватемальского кофе, поехал узнавать, как проходит соблазнение. Раппопорт, меня увидев, выгнал из кабинета очередную плачущую женщину. Настроение у него было отличное.
— Елизавета Вторая? — спросил я.
— Не-не. Даже не сравнивай. Лиза — это Лиза, — сказал он и поднял палец.
— Хорошо. Перейдем к главному. Как скоро падет крепость по имени Катя?
— Все отлично, — рассказал психолог. — Она с Генрихом еще не рассталась. Даже не поссорилась. Но он ее ревнует, значит, дни сочтены.
— А вдруг, наоборот, начнет ухаживать с утроенной силой, снова очарует? Тогда хана нашим планам.
— Нееет! Чем больше будет стараться, тем верней проиграет. Ревнующий мужчина не обаятелен, не остроумен. И чем сильней его ревность, тем скучней.
— Итак, когда победа?
— Нам нужен решительный бросок.
— Может, вернемся к идее любовного зелья? Ты же можешь, я знаю. А еще лучше, пусть наш Ромео заколет Катиного брата! Дуэль со смертельным исходом очень развивает отношения. Мировая литература так считает, и я ей доверяю.
— Нет, не надо увечий. Но принцип верен. Алексей должен стать героем.
Колесо
План, в котором Некрасов избивает хулиганов с помощью таинственных восточных практик даже не рассматривали. Раппопорт предлагает безыскусную замену пробитого колеса. Это самый доступный способ прослыть настоящим мужиком. Ждать милостей от дорожных гвоздей мы не могли. Наняли гопника, поручили проткнуть левое переднее колесо. Дальнейшее должно было выстроиться само собой. Катя видит заколотое колесо. Она потрясена, почти рыдает. Тут из-за угла выплывает Некрасов на сером в яблоках «лексусе». Он улыбается широко и снисходительно. Трясет белокурой шевелюрой, рассыпает шуточки про женщину и карбюратор, Катя млеет от его маскулинности. Некрасов достает огромный, сверкающий до мурашек домкрат и ну помогать. После ремонта, в котором Алеша показал бы пластику ягуара, — ресторан. Там он объясняет: крутить колеса его научили во Французском легионе, где он воевал с потомками алжирских пиратов. Эту историю я слышал от одного знакомого сутенера. Якобы тот служил наемником в Сербии, потом поступил к «диким гусям», подрался с чернокожим капралом, в драке отрубил ему руку саблей, сбежал, переплыл пять пограничных рек, перешел через Альпы и теперь опекает падших женщин. Ночью, в узких улочках Риги. История странная, но женщины верят.
— Да что ж тебя так тянет к беллетристике? — спросил Кеша.
— А, — говорю, — это я всю неделю книжку писал.
— И как?
— Все пришлось выбросить.
Раппопорт похлопал меня по плечу.
— Правильно сделал. Продолжаем разговор. После ужина — прогулка вдоль моря. После свежего воздуха вино, камин, родство душ перерастает в сплетение тел. Наутро Катя понимает, какой Генрих зануда и насколько Алеша, в сравнении с ним, веселый обаяшка. Затем две-три недели страсти, Леша бросает Катю и — вуа-ля! Дом свободен! Семен Борисович получает диссертацию, Леша деньги, тебе достается ведро антидепрессантов, а мне — всемирная слава.