Сантехник. Твоё моё колено
Шрифт:
Путеводитель описал путь до Праги как двенадцать часов неспешной езды. И ни слова не сказал ни об армии литовских радаров, ни о польской бульдозерной хунте. К вечеру были под Вроцлавом. Кондиционер устал и отключился. Сколько ни били его по кнопкам, прохладу он не включал. Меня уже бесило все — светофоры, люди, бессмысленность горизонтальных перемещений. Но особенно — крошечный мочевой пузырек Иннокентия.
— Потерпи до Германии, а потом еще чуть-чуть, — говорил я Раппопорту. В Чехии прекрасный выбор кустов. Рай для писающих мальчиков.
Измотанный жарой и дорогой, я и сам мечтал выключить
— Что-то давление растет в глазных яблоках, — пошутил он.
— Хочешь об этом поговорить? — спросил я.
— Останови машину, гад. Не то лопну и все забрызгаю. Не в космосе же несемся.
— Шизоиды не знают страха.
— Слово шизоид не обидное. В психиатрии так зовут необщительных, угрюмых людей.
— Знаю я твои кустики. Будешь носиться, и нигде тебе не будет интимно. Если же вдруг все сложится, во что я не верю, ты тут же закуришь, достанешь цыпленка, помидорчик, и так бездарно пронесется наша общая жизнь. Затем ты сядешь и заснешь, а мне всю ночь лететь сквозь ночную Европу.
— Антуан Экзюпери так летал, летал — и прославился.
— Он плохо кончил. Лучше я останусь живым шизоидом.
Наш спор разрешил немецкий таможенный офицер. Это был настоящий штурмбанфюрер, устойчивый к жаре и монголо-татарам. Он остановил машину, подошел и внимательно все осмотрел. Спросил, нет ли у нас с собой наркотиков, оружия или пива хотя бы. Мы помотали головами. Немец нахмурил рыжие брови. «Хорошо бы сейчас пулемет, для преодоления культурных различий», — подумал он. Вернул документы и пошел прочь. Тут Кеша выпал из машины, закричал ему в суровую спину:
— Гебэн зи мир битте пописать, порфавор!
Офицер мотнул головой на польские елки. Так, одним простым жестом, солдат спас страну от потопа. Кеша засеменил, куда послали. Ровно в восемь аккуратное немецкое солнце село на пограничный столб. Писихолог задерживался. Возникло подозрение, будто он все-таки взорвался и висит теперь, разбросанный по веткам, разноцветными тряпочками. Когда надежда на этот сюжетный ход переросла в уверенность, он все-таки вышел из леса и сказал: «Поехали быстрее, где там твоя Чехия?». В огромной Польше для него не нашлось укромного уголка. Так Иннокентий стал первым в мире человеком, пронесшим нужду через две страны в третью.
В Праге каменные улицы, небо, голуби. Все, как у нас. Девки в шортах, знаменитое их вепрево колено всего лишь кратчайший путь к панкреатиту. Все эти города, соборы, кабаки, мосты и площади — все однообразная чушь. Вдобавок, Кеша заявил, что назад я поеду один. Сам он из Праги полетит в Ниццу, руководить финалом пьесы. А мне с «лексусом» надо вернуться в Юрмалу. Получается: и машина, и Прага, и Кешины страдания были лишь способом избавиться от меня. Лестно и обидно.
Он подхватил сумку и отправился на какой-то сельский аэродром. Знакомые Кешины контрабандисты возят что угодно в любом направлении почти бесплатно. Буквально за мытье полов. Они летают на списанном гидроплане «Аироне» времен войны Италии за Эфиопию. У самолета три мотора «Изотта-Фраскини» и огромные поплавки для посадки на воду, на всякий случай.
Пыльный автобус увез Иннокентия куда-то на север. А назавтра он уже звонил, спрашивал, как будет по-голландски «немного хлебушка». Было слышно — вокруг плачут пьяные цыгане. На второй день прислал эсэмэску: «В Тулузе холодней, чем в Любеке». Видимо, его и впрямь возили по Европе, заставляя мыть полы. Добирался неделю. Загорел, отощал. Брюки его скукожились так, что стали шортами, а в глазах появилось что-то такое, пиратское. В аэропорту Жироны Кешу подобрала огромная русская женщина в трико. На маленьком «фиате» она привезла психолога в Ниццу. В пути наверняка надругалась. Но Кеша об этом молчит.
Все три эти дня я просидел в Пражской гостинице. Немного поработал. Много съел. Узнал, что двусторонний скотч по-чешски звучит так: «обоюдна лепидра». Разозлился, потом успокоился и поехал назад. В Дрездене свернул с автобана, чтобы ногами походить по настоящей Германии. Зашел в кондитерскую, выпил кофе. И ради интереса набрал в навигаторе «Ницца, Франция, Приморские Альпы». Прибор нарисовал маршрут длиной в восемнадцать часов. Через Цюрих, Милан и Геную, которые звучат куда интересней чем «город Задов, Нижние Мымры и Выдропужск». Это значит, через восемнадцать часов я могу увидеть Катю. Мог бы. Теоретически. Я допил кофе, сел в машину и погнал на юг.
Цюриха не заметил. Солнце пересекло небосвод и ушло спать в Альпы. Пользуясь тем, что нежные приветы от фоторадаров придут не мне, а Семену Борисовичу, я положил на педаль газа воображаемый кирпич и несся куда быстрей, чем в свое время Экзюпери. Через десять часов дорога вышла к морю где-то возле Сан-Ремо. Решил освежиться. Нашел площадку, вышел, потянулся и сказал «эх!». Пока спускался к воде, совсем стемнело. Судя по грохоту, неспокойно было синее море. Итальянцы воду не подсвечивают. В Балтике метровая глубина достигается после часового шлепанья по мелководью. Здесь же спускаешься вниз, как на лифте. Не отвесно, но крутовато. По невидимым камням дополз к черной воде. Выпрямился. Лигурийское море доходило мне до щиколотки. А потом как-то понял вдруг, что огромная волна уже рядом, а жизнь как бы позади. Будто набежала из темноты черная стена. «Уж лучше бы я не…» — успел подумать на прощание. Тут меня накрыло, перевернуло, насыпало в трусы камней для равновесия и высадило на берег. Никогда еще чувство свежести не приходило так стремительно. Было очевидно: сегодня купаться уже не стоит. Я с детства мечтал окунуться в ту же воду, по которой плавал Одиссей. И вот, сбылось. Отличное море. Солоней Балтийского, но с камнями в трусах тонешь в нем как гантель.
В пять утра въехал в Ниццу, приблудился к заправке и заснул. Проснулся в полной уверенности, что какая-то кошка нагадила мне в рот. Было жарко, пыльно. Хотелось пить, есть, лежать горизонтально. Стал звонить Иннокентию, тот долго не снимал трубку. Потом соизволил. Сказал сонно:
— Але?
— Привет отдыхающим! А вы в каком отеле остановились?
Иннокентий был настороже.
— Тебе зачем?
— Ну, так просто, в гугле посмотреть, какие у вас пейзажи…
— В семь утра?