Сантехник. Твоё моё колено
Шрифт:
— Когда выпьешь, посмотри на лампу, — сказал наставник, — ламп станет четыре. Надо собрать их в одну. Если не сможешь, все бросай, беги в лес и сиди там до утра. Потом тебе захочется орать. Так вот, нельзя. Сдохни, но молчи. В случае нехватки сил, подойди ко мне, я тебя накормил, я тебя и убью.
Костя принял зелье. Ничего не произошло. Вообще. Препарат оказался подделкой.
— Посмотри на лампу, — напомнил тренер неожиданно густым басом с тройным эхо. Ламп оказалось четыре, как и обещала советская фармакология, обладательница многих олимпийских медалей. Сходиться
Он вышел на дорожку. Воздух в зале был густым и тягучим. Замедленный д'Артаньян едва шевелил шпагой. Костя угадывал его выпады, но с трудом отбивал. Тело не поспевало за стремительным мозгом. Их совместной ярости хватило бы на сто мушкетерских романов. В конце, в сумасшедшем полете, Костя достал врага и укусил себя за обе губы одновременно — так хотелось закричать, столько было счастья.
Интересно, кстати, почему нельзя вопить. Возможно, пилюля открывает «ля» второй октавы и писк фехтовальщика взрывает стекла — нам уже не узнать.
Победа не помогла. Костя увидел, как Аня уходит прочь под ручку с незнакомым пролетарием, вообще никак не связанным с саблями, в лучшем случае — с отвертками. Чуть не с токарем, прости господи.
Вечером Костя пришел к ней под балкон. Жизнь была кончена. Хотелось умереть сегодня же, так чтоб она увидела и содрогнулась. Время шло, Аня не показывалась. Чтобы привлечь ее внимание, Костя придумал побить двух пионэров, шедших мимо. Мальчики возвращались с дискотеки. Их вскрики могли заинтриговать кого угодно. О том, что саблистки может не быть дома, кавалер не думал.
Оказалось, эти пионеры были авангардом довольно крупного пионерского стада. Вскоре подоспели другие ребята и весело нахлобучили Костю. Немногие его вечера были настолько насыщены пинками.
Аня его так и не полюбила. Ни тогда, ни потом. Сейчас у него пятьсот любовниц и ни грамма совести. Костя всех женщин зовет лапочками, потому что не помнит имен. Преобразился, в общем.
Зальцбург. 1699
В четыре утра Катя заснула. Свершилось важное — я видел ее спящей! Это близость, как-никак. Старался ехать особенно плавно, чтобы не растрясти. В шесть она проснулась, увидела указатель «Зальцбург». Сказала:
— Это же Австрия!
— Ну да…
— Вы плут, Севастьян! Вы меня похитили, посулив швейцарский мир. И шоколад. И горы. Ну и где все это?
Я не знал где. Стали смотреть в навигаторе. Оказалось, хитрая Швейцария ускользнула, отползла вправо. Где-то перед Инсбруком до нее оставалось шестьдесят километров, она притворилась обычной Альпийской горой, и мы ее не узнали. К тому же ночь была. Катя еще чего-то поворожила в телефоне и приказала свернуть с магистрали. Катя понимает, что я робот и могу нестись без остановки месяц, освещая себе путь красными глазами. Но ей нужна горячая вода. Если что, она готова пробиваться к своим потребностям с топором в руках.
И мы въехали в Зальцбург, где родился Моцарт. Еще там стоит памятник Караяну. Дирижер изображен в свитере. Сразу видно, каким он
Отель «Захер Зальцбург» был первым в списке. Эта особенность нам показалась достаточной для выбора. Днем в баре играет живой пианист, а в меню, конечно, шоколадный торт «Захер». Поисковый сайт сообщил, что интерьеры с любовью разработаны фрау Элизабет Гюртлер. Не знаю. Проскакав тысячу километров, я стал невосприимчив к стараниям этой женщины. Ничего не помню.
Какой-то турок за стойкой уточнил, нужен ли нам номер с двуспальной кроватью.
— Нет, — сказал я.
— А какой ширины у вас кровати? — спросила Катя.
— 220 сантиметров, — турок улыбнулся и отмерил это расстояние на стойке двумя карандашами.
— Можем сэкономить, — сказала мне Катя. — Сегодня я вряд ли стану тебя насиловать. Скорее упаду и ничего не почувствую до самого обеда. Ты после тоже не выглядишь маньяком. Однако ж, если утром… или когда там проснусь… найду на себе отпечатки пальцев, остаток пути ты будешь бежать впереди машины и плакать.
— А ты?
— А я за рулем.
Странным образом мои мечты исполнились. Не дословно, но все-таки. Помню, что проснулся в восемь. Катя спала спиной ко мне, под отдельным одеялом в глухой пижаме, пуленепробиваемой на вид. На самом краю, чтоб, не дай бог, ничем не прикоснуться. Нам показалось вечером, что провести ночь в разных концах одной кровати — мудрое решение. Если никому не говорить, то никому объяснять не придется, что не было сил ни на поползновения, ни даже на фантазии.
Но утром аж волосы зашевелились от счастья. Она рядом. Конечно, никаких попыток. Разве что захотелось тихо-тихо поднять край одеяла и поцеловать ее куда-нибудь в пятку. От одной мысли сердце замерло. Так и не решился. Трус. Жалею теперь.
В Зальцбурге мы провели весь день и следующую ночь. Катя сказала, что обязательно хочет доехать целенькой до дома. Для этого мне надо отдохнуть. А ей — погулять. Что касается достопримечательностей, у торта «Захер» очень точное название. За такие-то деньги.
Помню белокурую официантку, которая не понимала моего английского, но моргала очень сексуально. Удивительно, как некоторые женщины даже незнание языков превращают в технику совращения. Все уловки датского порно бессильны перед морганием той официантки. Я поговорил с ней по-латышски, на удачу. Она решила, я говорю на языке сердитых птиц. Стала щебетать в ответ и присвистывать с переливами. Очень красиво, но непонятно.
— Она говорит на голландском. Она не понимает твоего английского, — сказала Катя и взяла дипломатические труды на себя. Как-то они друг дружку поняли. Красивые девчонки удивительно легко сходятся.
Оказалось, я произношу неверно даже «мартини», «кампари» и «томатоз энд потэтоуз». Мой школьный педагог по английскому Галина Юрьевна привила мне особый, воронежский акцент. Из всех англоговорящих людей только она меня и понимала.
— Официантку зовут Линда, она работает первый день и очень волнуется, — сказала Катя.