Сапер. Том II
Шрифт:
***
12-й полк находился на северной окраине города. Пришлось поблуждать, разыскивая подразделение. Жителей в Конотопе уже почти не осталось, улицы были пустыми. Только ветер нес гарь и дым. Вот ведь как получается: вроде и город, а спросить не у кого. Пару раз проезжали машины, причем, в разные стороны, но меня не замечали, так я и брел наобум. К северу, конечно же, там видно будет. Да и город, признаюсь честно, был не особо большим.
Наконец, удача мне улыбнулась. Какая-то пожилая, сгорбленная женщина копала в огороде возле полуразрушенного дома. Я
— И вам здравствуйте, — ответила она. — Хотели что-то? Продуктов у меня нема, вот, бульбу копаю да моркву. Рановато, еще бы недели две подождать, видите, ботва не везде высохла. Да куда же ждать? А так спрячу, будет что поесть. Вы купить хотели? Я много не продам, сами видите, урожая тут того — одно название. А то дом вон, немецким снарядом порушило. Хорошо хоть не было никого. А то случилось бы как у моей сестры…
— А что с ней случилось? — решил я поддержать разговор. А то обидится еще, дорогу не подскажет.
— А сестра моя, Катя, в Таранском живет, да тут рядом совсем. Так там у них воевали… Ой, страх какой! — она вытерла глаз уголком платка. — И бойцы наши, молодые ребята совсем, прямо у нее в огороде окопы затеяли рыть. Нет, не подумайте, урожай весь: картошку там, свеколку, всё как есть вырыли и отдали. А только окопы ж порыли, землю перевернули. Ой, что ж я про такое, — смутилась женщина. — Вы ж не подумайте, это я так, по-бабьи. Ну вот, началась стрельба, мои все в погребе спрятались. А как бой закончился, вышли. А в окопах тех шестеро наших лежат. А остальные побежали вперед, видать, да и не вернулись. Так она документы собрала и мне принесла. Говорит, может, отдашь куда, хоть родителям сообщат, где их деточки. А их она там и похоронила, где лежали. Сама же таскать не может, а помочь некому, ребятня одна. А документы я вам отдам. Заберете?
— Несите, — вздохнул я.
Женщина пошла в дом, вынесла бумаги. Вблизи она оказалась совсем не старой — лет тридцать пять, не больше. Возраста ей добавляли платок и потертая кофта с заплатками. И, пряча документы в планшет, я спросил: — А что ж вы в воинскую часть не отнесли? Она ведь рядом совсем.
— Та разве ж я не носила? Понесла, и что ж вы себе думаете? Часовой, дурноватый такой, чуть не застрелил меня! Вот так вот!
— А где же это случилось? — спросил я.
— Смотрите, через посадку пройти, там по краю поля, и увидите.
Мне часовой попался не такой бдительный, как той женщине, стрелять не стал. Бардак, конечно, раз я в форме, значит, свой. Хотя и понятно, почему он носом на посту клюет: их в боях сильно потрепало, потери у мотоциклетчиков большие, народу не хватает. А пополнение — хрен его знает, будет ли вообще.
Но я сюда не дисциплину проверять приехал. У меня другие задачи. Что же там разведчики такое захватили?
Зато в штабе полка бдительности было — хоть отбавляй. И бумаги проверили, и Василию Николаевичу Гордову отзвонились, уточняя, правда ли он меня посылал. Была бы у них возможность, и Кирпоносу бы
Между делом, пока проверяли мои полномочия, я выяснил, что полк доживает свои последние дни перед расформированием. На войне это рядовое дело — одни части формируют, другие — наоборот.
Но всё кончается, даже плохое, так что меня свели с командиром роты разведчиков, лейтенантом Андреем Быковым, среднего росточка русоволосый парнем, родом, наверное, откуда-то с Вологодчины: очень уж он окал. Узнав, зачем я прибыл, разведчик устало махнул рукой в сторону небольшого сарайчика.
— Пойдем, покажу. А заберешь — и вовсе хорошо. Очень уж его немцы отдавать не хотели. Моих ребят там осталось…, — и его усталые глаза будто потухли.
А в сарайчике стоял… Нет, вот представьте: идете вы по улице, а на дороге лежит… ну не знаю, нет, не деньги, а… картина из музея. Три богатыря. Или Мишки в лесу. Просто лежит и всё тут, а люди ее стороной обходят и брать себе никто не хочет. Вот такое чувство и у меня было. Потому что под Курском за этой машинкой до хрена народу с нашей стороны гонялось. А с той стороны, соответственно, примерно сколько же народу старались приборчик нам не отдать. А тут, считай, на два года раньше. На блюдечке.
Вот как описать это постороннему? Если коротко — металлический ящик длиной метра полтора и сантиметров восемьдесят в ширину. На гусеницах. Немецкая танкетка-торпеда «Голиаф». Задумка хорошая: подъезжает такое чудо к нашему танку, делает бабах — и всё, пишите письма. Оператор же сидит в укрытии, управляет этой подвижной миной по проводам.
Я попытался вспомнить. Кажется, использовать ее массово начали в 42-м. Похоже тут немцы испытывали эту штуку на местности. А значит, ломаться он будет чаще, чем ездить.
— Еще там портфель с бумагами, чуть не с эту дуру размерами, — пнул Быков гусеницу «Голиафа». Какие-то схемы…
— Андрей… как тебя по батюшке? — всё ещё охреневая, спросил я.
— Геннадьевич, — ответил лейтенант. — А что?
— Ты мне, дорогой товарищ Андрей Геннадьевич, напиши список всех причастных к этому делу. Особенно погибших. Описать бой, подробности того, как захватили эту… штуку. Рапорт дай. Понял? Приложи документы испытателя. Где он кстати?
— А кто ж его знает? — пожал плечами лейтенант. — Наверное, закопали уже. Чтобы вонять не начал.
— Ладно, беги, рапорт пиши? Как следует только! Дело тут пахнет орденами.
— Понял, как не понять, товарищ старший…
— Брось, не части, — отмахнулся я. — Ничего не обещаю, но может, и будет вам награда. Я постараюсь, чтобы была.
Заглянув в портфель, я увидел, что он полон какими-то схемами, документами и прочей научной непоняткой. Похоже на протоколы фронтовых испытаний. Сверху приколот листочек с описанием. По крайней мере, мне на первый взгляд так показалось. Хоть и хвалила меня Эмилия, но я-то понимаю, что немецкий мой — так себе, с пятого на десятое. Особенно в этих технарьских дебрях, где слова по три метра длиной. Ладно, разберутся.