Сапер. Том II
Шрифт:
Штурмующих, судя по голосам, намного больше дюжины. Пока одни вязали парня на лестнице, остальные от всей души поливали свинцом дверь явочной квартиры. А вот и граната бахнула. Да уж, если внутри не всех побило, то оглушило знатно, теперь им не до стрельбы.
А тут еще одна граната саданула, уже на лестнице. Судя по немецкому мату, скорее всего, немцы нашего повязали и начали пинать, не обыскав толком. А он, наверное, на себе где-то гранату спрятал, понимая, что это конец. Вот она и сработала, когда ее время наступило.
Сколько он там потянул за собой немцев — не знаю. Потому что машины
Жаль их, конечно. До слез прямо. И сделать ничего нельзя.
Потом начался большой шмон в подъезде. Я взмолился всем богам, чтобы не было собачек. Эти наш схрон мигом найдут. Боги прислушались. Немчики обыскивали без песелей, хотя, с другой стороны, что бы они там унюхали в клубах пыли с пороховыми газами.
Конечно же, все силы были направлены на квартиру, но по этажам тоже плотно прошлись. И ко мне поднимались, только кто-то из них сильно ударился, когда попытался пролезть сквозь кучу строительного мусора. На том и успокоились. Часа через три разошлись, наверное.
Я выждал еще часочек для верности и позвонил Ахметшину. Вот такие чудеса: всё вокруг взрывается, половина центра в руинах, а наша телефонная линия, сделанная на соплях, почему-то работает.
На том конце подняли трубку и я кашлянул в трубку дважды. Отбой, значит. И, ничего не сказав, повесил ее.
***
А еще у меня вышел нежданчик. Уж не знаю, приятный ли. Когда я залез снова в наш схрон, то в сердцах стукнул кулаком по несущей стене. Очень уж глупая смерть у меня на глазах случилась. Бессмысленная. От стука сдвинулся брус, оставленный кем-то у стены, он проехал, падая, торчащим из него гвоздем по обоям под самым потолком и оборванный клок бумаги повис, обнажив пустоту в стене. Деревяшку я с трудом, но поймал.
Дождался, пока всё стихнет, и полез наверх. В небольшой нише, сантиметров пятнадцать в глубину и чуть больше — по ширине и высоте, на боку лежала деревянная коробка с сильно поблекшей надписью про кубинский табачок. Сигарная, значит. Ящичек я вытащил, тяжелый. Видать, внутри вовсе не то, что сначала было.
Ладно, пока товарищ Ахметшин добирается назад по закоулкам, изо всех сил избегая встреч с немецкими патрулями, посмотрим, что тут прятали в столь неудобном месте. Сверху письмо в конверте, заклеенное. Это в сторону, потом почитаем. Деньги бумажные, царские, три пачки. Это, конечно, интересно, но абсолютно бесполезно. Потому что нет на земле места, где за них хоть горсточку снега зимой купить получится.
А дальше уже интереснее. Две колбаски в вощеной бумаге, сантиметров по десять длиной и диаметром пальца полтора. И весят грамм по четыреста каждая. Угадаю, что это такое? Как думал, так и оказалось. Николаевские червонцы. Знакомые кругляши, я потер один в руках взвесил. Золото.
В одной бумажке сорок шесть, в другой — ровно пол сотни. Хороший прибыток. Дальше у нас шкатулочка лаковая, с птицей-тройкой,
Ладно, почитаем письмо, может, там есть про то, что это такое и с какой радости лежало столько лет в неудобном месте. Не повезло. Французским языком не владею ни разу. Одно могу сказать: писавший обладал исключительно красивым каллиграфическим почерком. И звался судя по подписи — Александром Оболенским. Что-то знакомое, не припомню уже. Вроде были такие князья при старом режиме. Или еще какие дворяне. Неужели тут проживал некто с голубой кровью?
Я вчитался еще раз в письмо. Засмотреться можно, какие буквы гладкие да ровные. Сразу видно: образованный человек писал, аккуратный и усидчивый. Не то что некоторые старшие лейтенанты, которые изображают на бумаге путь пьяного червяка и называют это письмом.
И что с этим делать? А кто ж его знает. Ничего пока. Я закрыл тайник — не по карманам же рассовать. Не до изделий из желтого металла пока и тем паче не до писем на иностранных языках. Всему, как говорится, свое время.
Тут послышалось кряхтение пополам с бормотанием. Это вернулся товарищ лейтенант Ахметшин.
— Кажись все?
— Ага. Похватали подпольщиков, а одного и вовсе убили…, — я тяжело вздохнул. — Дурак дураком. Надо было ему к Днепру уходить. Там бы в зарослях сховался.
— Водой не уйти — немцы катера бы бустили.
— А может быть и не ушел бы, — задумался. — Ранен он был.
— Ценное, наверное, что было у них. Надо бы сходить, босмотреть…
— Не дури! Там немцы все выгребли! И чего тебе еще надо кроме того, что у нас есть?
Я пригляделся к петлицам на гимнастерке Ахметшина, лежавшей на его вещах сверху.
— Так… получил уже лейтенанта?
Приказ о присвоении я сам в строевую часть относил — все-таки сам товарищ Сталин отметил татарина. Кирпонос подмахнул не глядя, Тупиков позвонил для быстроты.
— Ага, еще на той неделе.
— А обмывать? А то следующего кубика не будет.
Татарин быстро достал флягу с водкой.
— Ну, сначала за помин товарищей, — я налил в крышечку сколько там туда влезло, махнул. Плеснул Ильязу.
— Ты пьешь?
— Так-то по исламу нельзя, — татарин почесал в затылке, потом взял, выпил. — Жалко товарищей. Ну и за кубик.
***
Утром шмонать подъезд продолжили, но уже без огонька. Так, для порядку. Немцы тоже люди и рыть землю понапрасну не любят. Сказали предшественники, что тут пролезть невозможно, они и поверили. Полаялись немножко, да и ушли. А мы в этот момент сидели тихо как мышки. Даже не пукнули ни разу.