Сапер. Том II
Шрифт:
***
Тут вскорости выяснилось, что там с Хрущевым. Оказывается, его повезли на аэродром, чтобы запихнуть в «дуглас» и срочно эвакуировать в Москву. Просто Кирпонос при нас связывался с летунами.
Масюк посмотрел на меня и тихонько спросил:
— А что за самолет? Не нашего ли? — он кивнул на сидящего за столом комфронта.
— Так других и нет, наверное, — сказал я и решительно отправился в кабинет.
— Что, Петр? — спросил он, почему-то посмотрев на свои руки. Кто его знает, что он там высматривал. Подумал, что не успел помыть после всего? Так генерал наш чистоплюем не был. Удобства любил, но
— А вы собираетесь вылетать сегодня? — хамовато получилось, с какой радости ему передо мной отчет держать, но тут момент образовался… не до политесов, короче.
— На этом самолете… Никита Сергеевич улетит, — просто сказал он, будто мы трамвай пропустить собираемся, чтобы минут десять следующего подождать. — Я пока здесь останусь.
— Вы вещи куда поставили? — спросил я. Сам собирал, чемодан небольшой и вещмешок. Барахла он с собой не таскал никогда.
— Вон, — кивнул он на угол кабинета, — привалило бумагами.
— Аркадий, — крикнул я в приемную. — Иди, скажи, чтобы машину заводили, Михаил Петрович на аэродром выезжает.
— Ты что себе позволяешь? — взвился комфронта, не успел еще Масюк выйти. — Ты кто такой, чтобы мне указывать?
— Улетайте, — сказал я, поднимая упавший стул и садясь на него. — Правда, нельзя вам здесь оставаться. Даже один день — нельзя. Поверьте, Михаил Петрович, я врать не буду.
Рисковал я? Да, конечно. Так сильно я на комфронта первый раз давил. Вот Мессинг, тот рассказывал, что в его деле главное — заставить человека поверить в то, что ему говорят. Тогда всё получится. Наверное, я очень желал, чтобы это случилось. Второе Шумейково мне переживать сильно не хотелось.
Кирпонос заколебался — так с ним никто еще не разговаривал. Я усилил:
— Приказ товарища Сталина — эвакуировать штаб! Чего же ждать? — я развел руками. — Когда окончательно окружат и надо будет прорываться с боем?
Комфронта подумал немного, с минуту, наверное, и всё на руки смотрел. Потом встал и спросил:
— Поможешь мне вещи до машины донести?
Прощались мы буднично, по-простому. Михаил Петрович пожал руку и, ничего не сказав, пошел к машине. Аркаша хлопнул по плечу и сказал только:
— До встречи, Петя. Не потеряйся.
И всё, нырнул на переднее сиденье, «эмка» фыркнула и поехала. Где-то там в чемоданчике, лежащем в багажнике, лежали мои награды и документы. А я снова остался непонятно кем, без роду и племени. Вернее, стал я опять Петром Григорьевичем Громовым, одна тысяча девятисотого года выпуска, уроженцем города Царицын, имеющего на руках только справку об освобождении из исправительно-трудового лагеря после отбывания трехлетнего срока по статье 165 УК РСФСР (грабеж, совершенный группой лиц). ФИО — это я сам попросил, мне так привычнее. Хоть и привык к Соловьеву уже, можно сказать, сжился даже, а Громовым я подольше был всё же.
Освободился я еще в марте сорок первого, но паспорт оформлять не спешил. А сейчас вот случаем попал в Киев, где с дружком своим, Ильязом Ахметшиным, сидел на хате у лепшего кореша Витюхи. Что делали? Бухали, конечно же, ну, гоп-стопом пробавлялись, был грех. Незадача вот только — дом разбомбило вместе с хозяином, вот барахло моё там и пропало, под завалами. Хотите, покажу? И дом разбомбленный,
Бумаги мне оформили на загляденье всем. Всё проверяется, никаких проблем. Архив сталинградский сгорел, правда, еще в девятнадцатом, когда врангелевские войска с полгода держали город. Ну, и колония, в которой я сидел, перед самой войной, в мае, была расформирована. Бывает такое, я же тут ни при чем совершенно. Вот и с остальным то же самое — время-то какое, бумажки вообще штука ненадежная.
Сходил я за своими вещичками, их у меня тоже не особо густо и было. Не нажил. Не считая московской квартиры, конечно, но это я от природной скромности про нее не сказал. Переоделся в цивильное, аж не по себе стало, отвык. Сапоги те же оставил, конечно, счастливые, а форму в вещмешок запихнул.
И пошел потихонечку туда, где мне предстояло жить и работать еще хрен знает сколько времени. Недели полторы, не меньше. Запасливый Ильяз натаскал в наше логово кучу всякого добра, которое позволило бы даже пару месяцев спокойно просидеть — тушенку, фляги с водой, мешок сухарей, несколько бутылок водки. Хотя сам и не пил — мусульманин все-таки. Где-то он наткнулся на кучу дореволюционных еще книжек Дюма и прочих приключений, и теперь у нас наверху даже своя библиотека была.
Ну, а шикарный морской бинокль мне подарил Тупиков. Даже не знаю, чем вызвана такая доброта? Так-то, конечно, начштаба такой прибор не особо нужен, к карте он и подойти может, чтобы получше рассмотреть. Понятное дело, Василий Иванович подробностей нашей затеи не знал. Просто услышал краем уха в моем докладе слова «наблюдательный пункт» и сразу сказал:
— О, для такого у меня есть отличная вещь. Сейчас принесу.
И правда, через минуту вернулся и притащил здоровенный кожаный футляр. А в нем — цейссовский морской бинокль, семикратный. Красоты неописуемой. Тяжелый, правда, зараза. Я так подозреваю, что Тупикову это добро тоже кто-то подарил, а он не знал, куда такое счастье деть. А нам сгодится.
Вот вроде и пробирался по закоулкам, и в городе бардак, а патруль — нате, нарисовались, красавчики. И сразу своё любимое: стой там, иди сюда, кто такой, молчать, кого спрашиваю. Но я же запасливый, у меня есть волшебный пропуск, покойным Муравиным подписанный. На одни сутки, но мне больше и не надо. Так что летёха, старший патруля, покрутил документики, позаглядывал с разных сторон, чуть не на зуб пробовал — и отпустил меня.
А у нас рядом с “небоскребем” поста уже не было. Сняли. Вот так оно и происходит, когда отход: все сразу с места не снимаются, то тут пропадет что-то, то там исчезнет. А где-то до конца остается. И понять, как оно так получается, лучше и не пытаться. Голова меньше болеть будет.
А когда до конца маршрута оставалось уже совсем немного, метров двадцать, наверное, у меня случилась неожиданная встреча. Ну, скорее всего, приятная. Меня порадовала, по крайней мере. Иду я, значит, никого не трогаю, стараюсь думать о хорошем. Вдруг какая-то тень метнулась ко мне из подворотни и прыгнула на грудь. Не успел я подумать даже, что это такое, как неизвестная тварь попыталась лишить меня жизни путем вылизывания лица и удушения запахом псины. Ну, и хвост у собачки вращался с такой скоростью, что я начал ждать неожиданного взлета кормы животины.