Сапер. Том IV
Шрифт:
После войны Нина ездила, искала. А потом бросила. Объяснила, что тяжело. Так что я в Ленинграде не бывал никогда. Адрес ее родных помню приблизительно — Лиговка, возле бань. Если буду там, попробую найти. Может, и удастся им помочь.
Это я потому вспомнил, что как раз сегодня Нина мне и приснилась. Такая, какой я ее запомнил, в голубом платье, платочек на голове повязан небрежно, чуть набок сбился. Как водится, сказать ей я ничего не мог, она только вела меня куда-то, говорила на незнакомом языке. А потом показала на девчонку, маленькую, с двумя косичками, которая качалась на привязанной к ветке старой автомобильной шине.
Досмотреть
— Как же вы надоели, — пробормотал я, окончательно понимая, что сон ушел всерьез. Даже если мне удастся всех разогнать, я так и не узнаю, зачем мне эту девочку показывали. — Что там?
— Перебежчики, говорю же, — повторил ординарец. — Налетели на мины, один того… а второй кричит что-то, машет белым флагом.
— Какой флаг, ночь на дворе!
— Так он фонариком себя подсвечивает.
— Вот придурок, честное слово, — я начал обуваться.
Перебежчики на войне — дело обычное. Движение идет в обе стороны. Рассказывали, что даже в Сталинграде, уже когда немцев окружили, находились умники, которые от нас уходили на ту сторону. Им же, скудоумным, не рассказал никто, что там их ничего хорошего не ждет.
Но обычно это дело не очень афишируют. Свои могут по простоте душевной и расстрелять за дезертирство. Немцы от нас в этом деле не очень отличаются. А этот стоит, светит фонариком на себя, и машет белой тряпкой.
Перебежчики, понятное дело, это к особистам. Они там у себя их сортируют, допрашивают и что-то еще делают. Вот только своего специалиста такого профиля у нас не имелось. Не нашлось лишнего на батальон, хоть и отдельный.
— Тащ полковник! — встретил меня командир первой роты, лейтенант Гапонов. — Вот, голосит что-то, не пойму.
Я прислушался. Вместо обычного «иш гебе оф», которое значит «сдаюсь, дяденька, не убивайте», это чудо в ночи вопило что-то вроде «унзер батальон эргибт зих». Мне только их сраного батальона здесь не хватало. Сейчас до утра оружие принимай, охрану организовывай, конвоируй их потом… Одна головная боль. А вдруг это военная хитрость и немцы таким образом пытаются пойти на прорыв? Тогда нам тяжко будет. Но если правда — надо побыстрее. Потому что днем это будет сложнее, чем сейчас. Свои же камрады могут не понять.
Я прокричал в ответ, что понял заявление парламентера, и у них есть один час, чтобы построиться на том самом месте, и сложить рядом оружие. После этого мы проведем их через минное поле.
— Гапонов, ты медаль хочешь? — спросил я. — Или даже орден, если повезет.
— Так это, конечно хочу.
— Давай, быстро связь со штабом, особистов сюда, конвой, все дела. Мы принимаем двести семнадцать человек пленных.
Глава 16
Батальон оказался тот еще. Немцы поскребли по сусекам, и набрали всякого обозного мусора, щедро разбавив легкоранеными. Командовать поставили какого-то капитана, который разговаривал цитатами из речей фюрера. Предназначались они в качестве жертвы в предстоящем прорыве. То есть пока эти потянут огонь на себя, на парочку самоубийственных атак их хватит, основные силы в другом месте… Так себе план, конечно, но, видать, тем, кто внутри кольца окружения, делать больше нечего.
Как эти деятели узнали о предстоящем им подвиге, неизвестно, но у них тут же сформировалась группа товарищей, которые
Принимать это стадо примчался аж целый заместитель начальника особого отдела. Капитан Великанов. Вот же зараза, я что, должен со всеми Великановыми Волховского фронта встретиться? Из разведки тоже какие-то деятели прибыли. Но эти как раз были деловиты, сосредоточены, и знакомиться не желали.
И все эти товарищи оказались на месте, когда почти половина немцев, желающих поучаствовать в восстановлении советского народного хозяйства, кучей баранов топтались под приглядом группы саперов. На всё готовенькое. А до того я вместе с кандидатом на медаль, или даже орден, лейтенантом Гапоновым, собирали этих гавриков в кучу, принимали у них хорошо смазанный оружейным маслом металлолом в виде стародавних винтовок, заставших войну с Наполеоном, и сортировали их по десяткам. Дробязгин деловито собирал солдатские книжки.
Но наши мудрые командиры в один миг показали, кто тут на самом деле провернул всё. Зольдатенбухи выгребли даже без счета, какой-то майор, судя по внешнему виду, из штабных, затребовал карты минных полей, дал ценное указание к утру расширить их и чуть ли не ленточками огородить. Он что, собрался вводить войска на освободившийся участок? Так если бы бравые разведчики хотя бы додумались спросить, то получили бы ответ, что как раз здесь особо никого и не было. Так, постреливали в течение дня изо всякой мелочевки, не более того. Ладно, сочтем это сложной стратегической задумкой, которую всякие саперы понять не способны. И такое случается.
Оставил я со спокойной душой всю эту свистопляску, да и отправил своих отдыхать. Всё равно углублять проходы и расширять траншеи раньше рассвета смысла нет. Кто бы сказал еще про белые ночи, но у меня тут есть армейское расписание, которое не предусматривает степень освещенности. Было бы и в самом деле надо… Да и немного обида за своих взяла — они старались, всю черновую работу сделали, а награды на грудь планируют повесить себе совсем иные лица. Может, я преувеличиваю что-то? Так не первый день в войсках, кого собираются отметить, у тех фамилии спрашивают. Я-то свое представление напишу, не забуду. И как сделать так, чтобы оно обошло этих борзописцев, тоже знаю, комфронта не на параде раз в жизни видел, и мнение мое он в этом случае игнорировать не будет.
— Петр Николаевич! Товарищ полковник! — услышал я, когда уже отходить начал тихо, не прощаясь ни с кем.
Обернулся. Ну, особый отдел про меня не забывает. Капитан Великанов, который всеми этими товарищами заведует. И что он, претензии предъявлять собрался? Так особист мне не начальник, я перед ним отчет держать не должен. Немцев привел, сами разбирайтесь.
— Слушаю, товарищ капитан госбезопасности, — ответил я.
— Да что вы, товарищ полковник? — будто даже немного обиделся он. Ага, я почти поверил, твой же коллега совсем недавно лучшим другом назывался. Вот и у этого лицо такое простое, взгляд открытый, вот честно, попросит пятерку — одолжу и даже спрашивать не буду, когда вернет. — У меня просьба. Личная, если хотите. Вы же немецкий знаете?