Сапер
Шрифт:
Тут же в дискуссию вступили все присутствующие. Гвалт стоял как на базаре. Когда дело дошло до криков «А ты кто такой тут?», я решил это толковище прекратить. Лейтенант я или погулять вышел?
— Молчать! — крикнул я. Вроде и не очень громко, но танкисты сразу замолчали и повернулись ко мне и я добавил тем же тоном. — Я — старший лейтенант Соловьев, шестьдесят пятый ОМИБ! Беру командование на себя! В шеренгу… Становись!
Танкисты быстро выстроились в шеренгу, хоть и не идеально ровную, и уставились на нового командира. Я прикинул, что к чему. Про танки я знал, что они ездят, стреляют
— Механик-водитель кто?
— Я, красноармеец Оганесян, — ответил носач, предлагавший взорвать танк.
— Наводчик? — спросил я, подумав, что механик-водитель нам сейчас не очень-то и нужен.
— Я, младший сержант Копейкин, — сделав короткий шаг вперед, представился тот самый коротконогий русоволосый паренек, который громче всех протестовал против уничтожения машины.
— Докладывай, младший сержант, о состоянии вооружения, о боекомплекте, — приказал я.
— Вооружение в полном порядке, ствол пушки практически новый, после замены и сотни выстрелов нет. Пулеметы в отличном состоянии. Боекомплект для пушки сто семь снарядов, из них восемьдесят бронебойных. И для пулеметов полный комплект, две тысячи семьсот семьдесят два. Ну, там отстреляли немного, но две семьсот с копейками есть.
— А сколько понадобится времени для того, чтобы подготовить танк к подрыву? — поинтересовался я у него. Надо же знать, когда надо собираться и отходить.
— Самое большее — минут десять, — не задумываясь, ответил Копейкин. — Я поэтому и был против этого с самого начала. Рванет боекомплект за милую душу, танк только на переплавку, чинить уже нечего будет.
— Копейкин, Оганесян, проверить всё, необходимое для подрыва и доложить, — я решил, что соперники будут присматривать друг за другом и тогда точно ничего не пропустят. Я, конечно, после них сам гляну. Уж взрывать мне пришлось — мама, не горюй. Надо будет — взлетит так, что далеко видно будет, а тем, кто окажется рядом, сразу станет хорошо.
Хреново, конечно, что самый опытный в экипаже — наводчик, прослуживший полтора года, у остальных стаж и того меньше — от полугода до года. Пацаны безусые, как по мне. А других здесь нет, и взять неоткуда.
Я заглянул в башню. Прямо под люком были места для командира, наводчика и заряжающего. Как они в такой тесноте умудряются еще и стрелять, вот что удивительно? Сразу стало понятно, почему в танкисты не берут двухметровых гигантов. Вниз, к месту водителя и стрелков, я не полез, что я там не видел? Да и застрять могу с моими габаритами, а это уже урон авторитету командира.
— А где ваш батальон, товарищ командир? — спросил наводчик Копейкин, когда я вылез из башни.
— Там, где ему положено быть, товарищ младший сержант, — ни секунды не задумываясь, ответил я. — К стрельбе готовы?
— У меня всегда всё в порядке, — с гордостью ответил Копейкин. — Я на дивизионных стрельбах первое место второй год подряд беру. Так что готовы поразить любую цель.
Для того чтобы машина выглядела брошенной, я послал бойца к сгоревшим танкам и мы густо
Пока «маскировались», Оганесян попытался еще раз выдернуть танк. Завестись он завелся, только вот сдвинуться с места КВ отказался. Я тем временем послал двух других танкистов сооружать носилки лейтенанту Ване. Придется всё равно его тащить рано или поздно, так пусть будут наготове.
Но бойцы вернулись слишком быстро и с пустыми руками, даже пары веток не притащили.
— Там… немцы едут…, — прохрипел круглолицый брюнет с торчащими ушами, пулеметчик, стрелявший из Дегтярева, по его словам, всего пять раз на стрельбище.
Вот и пригодился стибренный бинокль. Выглянув из башни, навел оптику на дорогу. Так себе приборчик честно говоря, четырехкратное увеличение, линзы тридцать миллиметров, никакой защиты от пыли или чехла в комплекте, сдохнет быстро. Но я увидел то, что надо. Впереди колонны шли три мотоцикла, за ним «ганомаг», в кузове которого сидело с десяток немцев. Метров через сто тащились танки. «Двоечки» и «троечки». Я насчитал десять штук. Поровну тех и других.
— Копейкин!
— Слушаю, товарищ командир! — отозвался наводчик.
— Тебя как зовут, младший сержант? — спросил я, больше для того, чтобы успокоить его, чем из любопытства. Скоро тут такое начнется, что не до имен будет. Но я почему-то чувствовал себя совершенно спокойно. Казалось бы, двадцать лет прошло со времени последнего боя, а будто вчера всё случилось.
— Саша, — не отрывая взгляда от немецкой машины, — ответил Копейкин.
— Первый бой?
— Ага.
— Так. Ты, — я кивнул выглянувшему из люка на корпусе Оганесяну, — тащи лейтенанта вон в те кустики и остаешься с ним. Чтобы ни звука там не было! Надо будет, заткни ему рот, держи, но чтобы вас не нашли там! Понятно? Да быстрее ты!
— Есть, товарищ лейтенант! — танкист даже козырнул и через минуту скрылся с лейтенантом в кустах, а после вылез и как мог, разровнял траву и песок там, где он волочил тело.
— Люки задраили? — спросил я танкистов, после того как уселся на место командира.
— Задраили, товарищ лейтенант, — сказал Антонов с места стрелка.
Копейкин просто кивнул.
Я глянул в панораму. Мотоциклисты остановились у берега, двое гансов полезли в воду.
— Тишина теперь, чтобы ни звука, — прошипел я и буквально через несколько секунд по броне снаружи загрохотали сапоги. Сквозь смотровую щель послышался разговор на немецком. Слова звучали немного не так, как у моих соседей-дойчей из Хомутов, но понятно было всё.
— Что у тебя? — спросил голос снизу.
— Задраен люк, не открыть, — ответил тот, что залез на башню — Воняет чем-то горелым.
— Иваны хотели сжечь танк после того как утопили его. Видел трос?
— Видел.
— Проверяем тот берег и даем сигнал нашим переправляться.
— Тащ лейтенант, все три мотоцикла могу снять, они там как на параде стоят, — прошептал Антонов снизу. Я сидел в командирском кресле, не зная, куда тут можно деть упирающиеся во что-то колени. Да, немец пока непуганый.