Сапфирная роза
Шрифт:
— Хорошо, — выдохнул он. — Давайте вернемся. Нам нужно вновь оказаться за той выдвижной стеной, пока не вернулись солдаты.
— Ну, как, тебе лучше? — спросил Тиниен, когда они отправились в обратный путь.
— По правде говоря, нет, — отозвался Спархок.
Они прошли мимо тела Адуса.
— Идите вперед, — сказал им Келтэн. — Я догоню вас.
Берит и Бевьер уже поджидали их у сводчатого прохода.
— Вы прогнали их? — спросил Бевьер.
— Это все Спархок, — проворчал Улэф. — Он был весьма убедителен с мечом в руках.
— Они не собираются собрать подкрепление и вернуться?
— Не думаю, что они захотят вернуться до тех пор, пока их офицеры не подхлестнут их своими
Сефрения сложила руки Кьюрика у него на груди и прикрыла страшную рану, принесшую с собой смерть, плащом. Глаза его были закрыты, а лицо — спокойным и безмятежным, казалось, он просто спит. И еще раз Спархок почувствовал приступ невыносимого горя.
— Может, все же есть хоть какая-нибудь возможность… — скороговоркой проговорил он, зная ответ наперед.
— Нет, дорогой, — покачала головой Сефрения. — Мне очень жаль. — Она опустилась рядом с телом и обняла за плечи рыдающего Телэна.
Спархок вздохнул.
— Нам надо идти, — сказал он. — И быстрее добраться до ступеней, пока нас никто не преследует. — Он посмотрел назад через плечо. Келтэн уже спешил присоединиться к ним, с собой он нес что-то, завернутое в земохский плащ.
— Я справлюсь с этим, — сказал Улэф, затем нагнулся и с легкостью поднял на руки Кьюрика, будто бы это был не могучий оруженосец, а маленький ребенок. И они вернулись к подножию каменных ступеней, ведущих наверх, в пыльную темноту.
— Задвиньте эту стену на место, — сказал Спархок. — И посмотрите, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы уже никто не смог сдвинуть ее с места.
— Можно, — отозвался Улэф, — Мы можем заложить полозья, по которым она движется.
Спархок, раздумывая, о чем-то бормотал себе под нос.
— Бевьер, — наконец проговорил он. — Я очень сожалею, но боюсь, нам придется оставить тебя здесь. Ты серьезно ранен, а я уже потерял сегодня одного друга.
Бевьер начал было протестовать, но затем уступил.
— Телэн, — продолжил Спархок. — Останешься здесь с Бевьером и своим отцом. — Он печально улыбнулся. — Мы хотим убить Азеша, а не украсть его.
Телэн кивнул.
— И Берит…
— Пожалуйста, Спархок, — со слезами на глазах проговорил их молодой друг. — Пожалуйста, не заставляй меня оставаться. Сэр Бевьер и Телэн здесь в безопасности, а я могу пригодиться вам, когда мы доберемся до Храма.
Спархок взглянул на Сефрению. Она кивнула.
— Ну, хорошо, — проговорил он. Правда, Спархок хотел еще напомнить Бериту об осторожности, но промолчал, боясь задеть его гордость.
— Дай-ка мне твой боевой топор и щит, Берит, — произнес Бевьер слабым голосом. — Возьми вместо них мои. — И с этими словами он протянул Бериту свой Локамбер и до блеска начищенный щит.
— Я не покрою их позором, — поклялся Берит, принимая щит и Локамбер.
— Кстати, — сказал Келтэн, — там, под ступенями, пустое пространство. Вам стоило бы туда перебраться. Тогда если солдатам все же удастся прорваться сюда, вас они не заметят.
Бевьер кивнул, а Улэф поднял тело Кьюрика, чтобы скрыть его под ступенями.
— Не знаю, что еще и сказать, Бевьер, — проговорил Спархок, взяв руку рыцаря Сириника в свою. — Мы постараемся вернуться, как только сможем быстрее.
— Я буду молиться за тебя, Спархок, — сказал Бевьер, — и за вас всех.
Спархок кивнул, затем преклонил колени перед Кьюриком и немного подержал его руку в своей.
— Спи спокойно, мой друг, — прошептал он. Затем встал с колен и, не оглядываясь, пошел вверх по ступеням.
В самом дальнем конце этого широкого прямого пути, что пролегал и через знакомое им «поле, изрытое кротами», они наткнулись на широкие мраморные ступени. И
— Ждите здесь, — шепнул Спархок своим друзьям. — И потушите факелы. — Он прокрался вперед, снял шлем и лег на холодный мрамор ступеней на самом их верху. — Улэф, — шепнул он. — Подержи меня за лодыжки. Я хочу посмотреть, что там. — С помощью талесийца Спархок спускался головой вниз по ступеням, совсем не бряцая своими доспехами, до тех пор, пока не смог наконец разглядеть открывающуюся у подножия ступеней палату.
Храм Азеша предстал кошмаром, что не приснится и в самом страшном сне. Он был в форме огромного купола, который был его стенами и крышей. Изогнутые кверху покатые стены были сложены из отполированного черного оникса, так же, как и пол. Здесь, казалось, навеки поселилась глухая темная ночь. Храм не был освещен факелами, но огромные языки пламени с треском вырывались из котлов на ножках с перекладинами. От самого пола уходили вверх ярус за ярусом черные террасы.
Над самой верхней галерее возвышались через равные промежутки двадцатифутовые мраморные изваяния, по большей части они изображали не людей. Спархок различил лишь некое подобие стирика, а чуть дальше — эленийца. Он понял, что эти статуи — застывшие образы слуг Азеша, а люди занимают очень маленькое и весьма незначительное место в этой огромной плеяде. Остальные же прислужники обитали далеко и вместе с тем очень близко.
Прямо напротив входа, где притаился Спархок, возвышался идол. Стремление человека изобразить на холсте или глине своих Богов извечно, но творения эти никогда не были полностью совершенны. Львиноголовый Бог — тело человека и голова льва, приставленная к нему для пущего контраста между божественным и земным. Люди с давних пор полагают, что лицо — зеркало души, а тело — лишь необходимое для жизни дополнение. И Бога в изображениях его наделяют такими чертами, чтобы отразился в них Дух Божий, не пытаясь передавать внешнего сходства. Лицо идола, высоко вознесенного в этом, похоже, сотканном из самой тьмы Храме, казалось, было воплощением греховности всего человечества. И похоть, и алчность, и чревоугодие — все отразилось на этом лице; и даже многое такое, чему не было ни имен, ни названий на человеческом языке. И Азеш, судя по изображению его лица, жаждал — требовал — такого, что находилось за пределами человеческого понимания. А во взгляде его было что-то дикое, измученность и неудовлетворенность. Губы его были искривлены, а глаза — жаждущие и безжалостные.
Спархок отвел глаза от этого лица. Смотреть на него слишком долго означало смерть.
Туловище идола не было до конца завершено. Казалось, скульптор был так потрясен и заворожен этим лицом и всем, что оно несло с собой, что был в силах сотворить не более чем набросок остальной части тела. Подобно пауку, раскинул Азеш свои щупальца, в великом множестве отходящие от его огромных плеч. Статуя была слегка наклонена назад, а бедра ее непристойно раздвинуты, но тот предмет, ради которого, казалось, и была придумана вся эта поза, отсутствовал. Вместо него там была совершенно гладкая без морщин поверхность, блестящая и очень похожая на рубец от ожога. И тогда Спархок вспомнил слова Сефрении, которые она бросила грозному Азешу. Во время их разговора с Ищейкой на северном берегу озера Вэнн она назвала его лишенным мужской силы и евнухом, и теперь рыцарю стало понятно, почему. Хотя раньше он старался не вдумываться в значение тех слов и ироничных фраз, которыми Младшие Боги порою норовили уязвить своих старших родственников. Над головой идола сиял бледно-зеленый нимб, и его свечение было в точности таким же, что исходило от лица Ищейки.